видел нашу сухую, серую землю, плакучие ивы, полоскавшие в воде свои длинные волосы, низкие домики, выстроенные еще первыми поселенцами, старые эвкалипты на Биллабонге. Есть что-то особенное, неповторимое в облике австралийского эвкалипта; я смотрел на одно старое-старое дерево, склонившееся над излучиной реки, и старался найти слово, которым можно было бы описать его, но слово не находилось.
Кто-то легонько толкнул меня в спину коленом; я вздрогнул от неожиданности.
— О чем размечтался, Кит? — спросил чей-то голос.
Я поднял голову. Надо мной стояла Пегги Макгиббон. Приятно было чувствовать прикосновение Пегги, приятно было сознавать себя близким ей той близостью, которую она искала во всех родных Тома. Может быть, ей и в самом деле удалось бы в конце концов победить семейную вражду.
— Присаживайся, Пег, полюбуемся на этих дурней, — сказал я.
Она села рядом со мной в своем ситцевом платьице, надетом на купальник. Через плечо у нее было перекинуто полотенце, на пальце она вертела резиновую шапочку. Мы увидели, как Том и Доби прыгнули с берега и, взрезая воду сложенными ладонями, ушли в глубину. Они долго не всплывали, но Пегги успела, подобно нашей матери, проникнуться убеждением, что с Томом не может случиться ничего дурного, — и точно: минуту спустя он показался на поверхности. Была в Томе какая-то надежность, спокойная уверенность в своих силах, внушавшая женщинам чувство, что рядом с ним им ничего не грозит.
— Ты когда пришла? — крикнул Том, завидев Пегги.
— Давным-давно, — ответила она. У нее уже появился тот ласково-снисходительный тон, которым говорят с мужьями любящие жены. — Можешь не торопиться.
Но Том и Доби вылезли из воды и сели около нас, упершись сзади ладонями в землю и подставив солнцу мокрое тело. Доби, долговязый, немного нескладный, еще не снял гипсовой повязки, только гипс загрязнился, растрескался, и весь был исчерчен какими-то надписями. Пегги его за это упрекнула.
— Как тебе не стыдно? — сказала она.
Доби покраснел. Он знал наизусть «Смерть Артура» и мог без запинки перечислить все известные химические элементы, но тут он не нашелся что ответить. Он был от природы молчалив и замкнут и чем-то вдруг напомнил мне тот эвкалипт, что рос у излучины реки. Австралийское дерево, австралийский парень.
Мы ни о чем не разговаривали, просто сидели и впитывали в себя звенящий воздух, отдаваясь мгновению и не размышляя о том, что за ним наступит другое. Приятно было так сидеть. Но вдруг я заметил, что по тропинке, спускающейся от железнодорожного полотна, идет Грэйс Гулд. Пришлось прервать огненное кольцо тишины, которым мы себя окружили, и пойти Грэйс навстречу. Мы сошлись около помидорных грядок бакалейщика Райена, по прозвищу Пузан, который развел на склоне целый огород.
Накануне я сделал одну непростительную глупость. Я вообще не склонен к бесконтрольным поступкам, но тут сам не знаю, что меня дернуло дать Грэйс стихи, которые я недавно написал. Мне так хотелось, чтобы кто-нибудь прочитал их, пока я жив, а в двадцать лет часто кажется, что смерть ходит рядом. У меня, например, бывали дни, когда я был уверен, что завтра умру. Просто так: что-то случится, солнце вдруг перестанет светить.
— Я прочла, — сказала Грэйс и сунула руку в свою большую белую сумку.
— Нет, нет! — поспешил я остановить ее. — Только не здесь.
— Я и не знала за тобой таких талантов, — сказала она и лукаво прищурилась, словно говоря: а ведь стоит подумать, стоит взвесить, может, даже стоит пойти на некоторый риск.
Мне однажды случилось наблюдать пару влюбленных, которые были оба очень немолоды, и это вдохновило меня на восемнадцать стихотворных строк во славу поздней любви. Мол, даже когда осень и падают листья, это еще не конец всему. Я и сейчас помню каждую из этих восемнадцати смелых строчек:
Я не стал спрашивать Грэйс, поняла ли она, понравилось ли ей: мне не нужно было ее мнение. Да, в сущности, она уже его высказала, и я весь сжался, ругая себя за глупость. На ее безмятежно спокойном лице написано было ожидание, на которое я не мог и еще пока не хотел откликнуться. Впрочем, у Грэйс хватило ума и такта не настаивать. Она отвела глаза и увидела Пегги, которая, сняв платье, шла к Собачьему острову, где мы обычно купались.
— Чудесная у Пегги фигура, — сказала Грэйс. — Вот только ноги…
— А что ноги? — спросил я.
— У нее икры танцовщицы, — ответила Грэйс. — Через год-два это будут безобразные клубки мускулов.
— Ты так думаешь?
— Не думаю, а знаю, — весело сказала Грэйс.
Я посмотрел Пегги вслед. Не помню уже, что в женском теле будило тогда наши самые смелые эротические мечты. Во всяком случае, думая о женщине, мы не спешили представить себе, какая у нее грудь. Мне кажется, нас волновала вся женщина, все ее существо. Грэйс говорила правду, Пегги была сложена, как Венера; но это касалось Тома, а не меня, и я тут же забыл об этом.
Все было тихо и мирно в тот понедельник, пока на Собачьем острове не поднялась обычная возня. Пегги и Том сидели на самом краю крошечного клочка суши, свесив ноги в воду, и никто их не трогал — у нас было неписаное правило: влюбленным не мешать. Только что я разлегся на песке около Грэйс, как вдруг услышал крик: «Том, берегись!» Кричал один из близнецов Филби. Я перевернулся, сел и увидел Финна Маккуила, подкравшегося к Тому сзади. Никто не заметил, как он забрался на остров. Прежде чем Том успел сообразить, что к чему, Финн пинком столкнул его в воду.
Я расхохотался. Поделом, другой раз не зевай.
Но Пегги пришла в ярость. Она вскочила и, размахнувшись, хватила Финна кулаком по лбу. Вероятно, удар был чувствительный. Финн поймал Пегги за руки, но она вырвалась и бешено замолотила кулаками. Казалось, их у нее не меньше дюжины, и то один, то другой обрушивался на пригнутую голову Финна Маккуила. Тот сперва только кричал: «Перестань!» — потом вдруг рассвирепел и так толкнул Пегги, что она кувырком полетела в воду.
Я вскочил, предвидя, что сейчас будет.
Том уже вылез из воды, повалил Финна, ухватил его за ноги, и они вдвоем забарахтались на скользкой земле.
— Эй, Микки, где ты там? — завопил Финн.
Микки Мэрфи был боксер-легковес из соседнего городка Нуэ, косолапый парень с перешибленным носом, Он сразу ввязался в драку — сгреб Тома за шиворот и швырнул в воду.
Тем временем Пегги-воительница успела снова вскарабкаться на остров и вцепилась в Финна.
— Отвяжись, Пегги! — ревел Финн. — Отвяжись, тебе говорят! — В, конце концов он просто стряхнул ее с себя, как кошку.
Я бросился к острову; было ясно, что это уже не игра. Том и Финн взъярились друг на друга из-за Пегги, а Пегги своим вмешательством подлила масла в огонь, и теперь, если не остановить их, дело может кончиться плохо.
— Том! — кричал я на бегу. — Брось, Том! Брось сейчас же, слышишь!
Но Том, красный от злости, уже опять вылез на остров и сцепился с противниками еще яростней. Доби-Ныряла тоже бросился разнимать их; он подоспел раньше меня, но на мокрой земле у всех разъезжались ноги, и это неожиданно меняло ход драки. Том упал и сшиб еще кого-то, а Мэрфи и Доби клубком покатились в воду.
— Довольно! Хватит! — кричала теперь и Пегги.
Но никто уже не обращал на нее внимания. Я вскарабкался на остров, стремясь как-нибудь остановить побоище, но тут Микки Мэрфи вылез с другой стороны и боднул меня с такой силой, что я не удержался на
