Мальчик взял рюкзак и увидел, что черные пальцы гориллы испачканы липким красным. Его замутило. Рука быстро отдернулась.
— Еда внутри.
Из рюкзака ударили запахи вяленого мяса и хлеба, рот наполнился вязкой слюной. Симон вытащил ломоть мяса, обернутый в пальмовые листья, принялся торопливо жевать, по привычке бросая взгляды по сторонам. Он не боялся, что кто-то, тем паче Ужас, отнимет еду, просто он ел, как всегда ел в своем взводе-стае — быстро, озираясь по сторонам и закрывая еду, чтобы никто не отнял.
Чувство же, которое он испытывал при взгляде на четырехметровую гориллу, не было страхом. Он просто не мог без дрожи взглянуть в это лицо — шире его плеч. Мальчик весь трепетал от соседства с
Но еще Симону было почему-то очень спокойно, так, как бывало только в смутных снах о глубоком детстве в женском доме, где его все любили, и никуда не надо было бежать и стрелять.
Мясо быстро кончилось, мальчик по кусочкам разжевал черствую лепешку, заедая ее каким-то желто-красным лесным плодом, которые горкой лежали у листвяной постели.
Лесной Ужас сидел неподвижно, не оборачивался, глядел на закат.
Симон наелся, вытер руки о потерявшие всякий цвет штаны и тихо, медленно переступая, так что ни одна веточка, ни один камешек не стронулись со своего места, выбрался из пещеры. Осторожно приблизился к горилле. Двигался он бесшумно, как все дети Великого Омуранги, выросшие в Эдеме. Ужас сидел неподвижно, и казался черной скалой, вписанной в красное небо.
— Расскажи, — выкатилось вдруг слово в закатный воздух, и будто не рассеялось, а упало на мальчика, придавило к земле.
— Ч…что? — опешил Симон. В голове у него все опять поплыло и он сел.
«Разве я… нет, я не порченный!» — он торопливо перекрестился, чтобы защитится от злого духа. «Как такое может быть, я ведь еще не женился. Но…».
В голове все перемешалось. Он вспомнил, как Мокеле-дергунчик сошел с ума: катался по земле, кричал, что в голову к нему залезли муравьи и едят ее изнутри, прозрачные невидимые муравьи. Он выл, плевался пеной, пока капитан Джонас не застрелил его. Капитан сказал, что Мокеле порченный,
А ведь Мокеле был самый младший, и все думали, что порча его еще долго не тронет.
Неужели и он, Симон, тоже
— Расскажи, что там? Откуда вы пришли?
Симон немного успокоился. Он обошел гориллу и боязливо поднял взгляд, но по-прежнему избегая встречаться глазами с Лесным Ужасом, уткнулся взглядом в черные губы, меж которых поблескивали желтые зубы.
— А разве посланец Бога не все знает? — спросил мальчик.
Ему показалось, что огромная грудь поднялась в тяжелом вздохе.
— Как тебя зовут? — черные губы шевельнулись, шире обнажая желтые клыки.
— Симон, о Великий…
— Не называй меня так. Велик только Господь. Меня зовут… — Лесной Ужас словно на миг о чем-то задумался. — Зови меня Джузеппе.
— Джуз. ээпээ, Джуз… — мальчик тщетно пытался справиться со странным ангельским именем.
— Джу.
— Хорошо, Великий Джу.
— Просто Джу.
— Хорошо, Вели… — запнулся Симон — Джу. Да. Там Рай.
— Что? — остроконечная голова вдруг приблизилась, нависла над ним, и Симон зажмурился от неожиданности. Мысли его заскакали, как макаки по веткам.
«Я прогневал его, Боже могущественный. Я…недостоин, дурак, дурак!»
— Рай?
— Да, Джу, там Рай — наш город Эдеме. Там живет Великий пророк Омуранги. Там все живут, красивей места нет. Там огромные дома, даже выше тебя, там дворец Омуранги, — горячо заговорил Симон, поняв, что Ужас на него не гневается.
— Ты пришел оттуда?
— Я… да мы, — голос Симона сбился, он почесал нос от растерянности. Лицо его сморщилось. — Я, мы, нам сказали, что надо принести двух детенышей лесных людей — енгаги. Мы не знали, что они под твоей защитой, Великий Джу, мы не знали… Это Великий Омуранги велел, — он сел на землю и заревел во весь голос. Все напряжение прошлых дней, долгого похода и страшного сражения разом выходило в слезах. Огромная рука нежно коснулась по его волос.
— Все кончилось, каани. Все кончилось, малыш.
Очень давно Симона никто так не называл. Ему стало совсем невмоготу, он уткнулся в жесткую черную шерсть и безутешно зарыдал.
— Не плачь, — черный палец приподнял его подбородок. — Я не сержусь. Расскажи, что это такое — Эдеме?
Симон глубоко вздохнул, размазал кулаком слезы и, икая, продолжил.
— Там живет Великий Омуранги. Там живут все. Там большие дома, много людей. Я, — он c детской гордостью ткнул мокрым от слез кулаком в грудь. — Исотша — солдат. У нас много солдат, много оружия. И есть большие машины, целых десять, с пулеметами. Вот так. Сильнее Великого Омуранги нет никого.
Мальчик увлекся, замахал руками, показывая размеры пулеметов и машин.
— Ну, почти никого, — он смущенно поднял блестящие глаза, неуверенно продолжил. — Он сильнее всех людей. Вот. Еще есть девчонки. Их берегут. И еще мы крадем их у диких, в лесах. Дикие глупые и не хотят слушаться Великого Омуранги. Дураки, они не понимают, как это здорово — слышать его, видеть его. Он — голос Божий, пророк, он самый мудрый, он все знает, он прожил тысячу лет. А может больше. Он никогда не ошибается и делает все всегда правильно.
Симон опять замешался — ведь именно Великий Омуранги послал их сюда, в этот лес, где он встретил Джу, и значит…
Но что это значит, он не мог понять. Такое противоречие было для него неразрешимо, и он торопливо продолжил, стараясь не думать над такими странными вещами.
— Омуранги может призвать дождь и засуху, и он может летать в блестящей машине, а еще, еще он не умирает.
— Как это?
— Ну, так, — Симон даже удивился такому глупому вопросу. — Мы все умираем, а он нет. Старшие, чей срок уже близок, говорят — когда они были маленькими, он был таким же. Лицо у него большое. Конечно, меньше чем у тебя, Джу, и еще есть такая борода. Она как твоя шерсть на спине — белая. Может, это знак Бога?
Ошарашенный неожиданным сравнением, он замолчал. Раньше такие мысли ему в голову не приходили. Вся жизнь сводилась к тому, чтобы бороться за сигареты, сахар и выпивку, подчиняться приказам, драться с товарищами, играть в кости и напиваться вечерами. Места для мыслей в ней не было.
— Он не умирает, а вы умираете? — в голосе Джу Симону вдруг послышалось волнение.
— Ну да, — задумчиво ответил мальчик, он все еще продолжал думать свою мысль. «Да, это точно знак Бога» — решил он. Это открытие — что он может думать другие, не такие как у остальных, мысли, что они могут появляться в его голове, обескуражило мальчика.
Джу не торопил его.
— Все люди умирают, — пожал плечами Симон, — Никто не может прожить больше… — он растопырил пальцы и долго шевелил губами. — Никто из людей, кроме Великого Омуранги, не может жить больше, чем два раза по десять лет.
— Так было всегда, — поднял он глаза. — Это
