ругаться, а надо терпеть. Потом они шли за околицу, нагоняя соседей с корзинками, накрытыми полотенцами и бабушка долго сидела и что-то шептала у покосившегося обелиска со полустершейся красной звездой.
Все это разом вдруг ему вспомнилось. Велька огляделся — никого кругом не было. Он тихонько перелез через ограду, бочком протиснулся мимо могилы и, выйдя на дорожку, пошел, насвистывая и помахивая прутиком.
Было тихо-тихо, золотые лучи отвесно пронизывали сумрак, и Велька постепенно наполнился той же тишиной, опустил прутик и уже медленно шел по тропинке, как вдруг увидел — черная, страшная сгорбленная тень, хищно поводя косой, упала на его пути. Дыхание у него перехватило, сердце жаворонком затрепыхалось в груди, и Велька разом припомнил все фильмы ужасов, какие видел. Тень, взмахивая косой, со зловещим шарканьем и свистом приближалась. Велька, обмирая от страха, стал медленно сползать по дереву. Удары сердца оглушали его и …
— Мама! — пискнул Велька, от ужаса жмурясь и заранее перестав дышать. Давнишняя старушка, «бабка-смерть», сгорбившись и подоткнув подол, обошла могилку и, не замечая Вельку, продолжила обрубать сорняки обломком косы.
Велька открыл глаза и непонимающе посмотрел на нее. Закончив, старушка присела возле креста, и, обняв его, некоторое время тихо сидела, озаренная солнышком. И таким покоем повеяло на Вельку, что он замер, почти не дыша, и не двигался, пока, наконец, старушка не встала, утерла платком глаза, перекрестилась перед могилой, и, подхватив лезвие, побрела по тропинке к выходу.
Спустя некоторое время Велька отклеился от дерева и подошел к могиле. С выцветшей фотографии на него устало смотрел старик в неловко сидящем костюме, перед ним лежал букетик полевых цветов, и стояла стопка водки, накрытая кусочком хлеба.
Велька поискал глазами и не найдя никаких цветов, положил свой прутик у креста и пошел к выходу.
