Стремительно, на глазах, растут папоротники. Вчера из земли чуть выглядывал покрытый нежной шелковистой кожицей бледнозеленый кулачок: скрученные спиралью листья папоротника. Сегодня молодые, еще не окрепшие, как дети, папоротники уже подняли в воздух полуразвернувшиеся султаны.
Только ранней весной видишь, как обширны подснежные и надснежные зимние пастбища копытных животных. На выгревах по горам разбросаны большие поляны перезимовавшей овсяницы. На низких местах южных склонов, в ложбинах ручьев зеленеют шпаговидные листья высоких осок. Вечнозеленые плющ и омела обвивают стволы и ветви деревьев. Ожинники вперемежку с плющом заплели своими колючими тенетами огромные участки на гривах хребтов.
В вершинах деревьев и кустах, не умолкая, поют птицы. Вот, словно звон стеклянного бубенчика, раздается нежное призывное «зю-р-р-р, зю-р-р-р», а вот тонко-тонко дребезжит порванная струна.
Звериная тропа, по которой мы идем, пролегла вдоль самого гребня, в рододендронах и азалии. Она так широка и так выбита тысячами копыт, что кажется проезжей дорогой. Стволы старых пихт по сторонам ее лишены коры на уровне роста кабана. Обнаженные места отполированы до блеска, и на задоринах и в сгустках смолы торчат пучки бурой и черно-седой щетины. Здесь проходили и проходят поколенья диких свиней: это их главная улица.
Под пихтами чернеют бесчисленные покопы и лежки кабанов. Тут же на сырой податливой земле видны свежие следы медведицы с медвежонком. Звери рылись под корнями дерева, разламывали пни, переворачивали карчи и камни. Медведи только что ушли. Об этом говорит вода, еще сочащаяся в глубоко вдавленные отпечатки медвежьих лап. Медвежонок был сильно испуган: поворачиваясь, он поскользнулся и всем боком проехался по грязи. Он спотыкался и падал еще несколько раз, спеша за матерью. След медвежонка, очень маленький и смешной, похож на оттиск детской ноги с поджатыми пальцами.
В вечерних сумерках мы спустились к реке. Нужно переправляться на другой берег Малчепы: там мы должны побывать у дранщиков. С одного берега на другой переброшено дерево с раскинутыми во все стороны ветвями. Это «кладка», по которой нам надо перебираться. Внизу бурлит и грызет камни полая вода. Я почувствовал себя не очень важно: у меня нет практики канатного плясуна и ботинки мои с твердой подошвой совсем не приспособлены для хождения по скользкому круглому стволу. По делать нечего. Я передал спутникам рюкзак и, держась за ветки, кое-как одолел этот «Чертов мост».
Старый шалаш дранщиков оказался пустым и малопригодным для ночевки.
Нам нужно снова переходить на левый берег. Вторая кладка меня окончательно ошеломила. Малчепа в этом месте значительно шире, берега отвеснее, река ревела и грохотала, высоко швыряла пену и брызги. Поваленная пихта лежала над водой очень неустойчиво, едва касаясь противоположного берега макушкой. Вдобавок, все ветки вдоль ствола были тщательно обрублены. Я наотрез отказался подвергать свои нервы новому испытанию и предложил заночевать в шалаше дранщиков, тем более, что стало темнеть. Долго убеждали меня наблюдатели. Наконец я махнул в отчаянии рукой и согласился, но с одним условием: я на этот раз не перейду, а «перееду» по кладке. Пастухов оседлал кладку, я сел вплотную за ним и, опираясь ладонями о мокрый ствол дерева и упорно глядя в спину Пастухова, отправился в сомнительное путешествие. Все обошлось благополучно, только на самой середине я чуть не упал в воду, неожиданно зацепившись ногой за незамеченный в темноте сук.
Мы решили добраться до балагана, где я был с Бессонным зимой, и там устроиться на ночевку. Пастухов ушел вперед.
Мы с Подопригорой бредем медленно, ощупью, с трудом находя дорогу в черноте ночи. Скоро нам пришлось остановиться: мы застряли в какой-то неразберихе камней и валежника в начале крутого подъема.
Была слабая надежда: может быть, дранщики близко. Подопригора крикнул. Долго никто не отзывался. Затем донесся далекий отклик. Мы крикнули еще и еще раз. Ответный голос приближался.
Вверху между деревьями сверкнула желтая искра, пятна света пробежали по стволам, скользнули навстречу нам, вырывая из тьмы отдельные камни и пни. Мы выбрались из западни и поднялись на хребтик. На вершине стоял Пастухов с самодельным факелом — толстой веткой смолистой сосны — в руках. Сосновый сук горел, как свеча. Через четверть часа мы были уже в балагане.
За чаем, у костра, Пастухов говорит, прислушиваясь к гулу Малчепы:
— Река эта для выдры удобная. Выдра в Сахрае ныряет в быстрину, в самые шумы-водопады. Раз мы там рыбачили, поставили хватку. Выдра плыла под водой, забралась в хватку и начала есть рыбу. Вытащили мы выдру вместе с пойманной рыбой.
— Выдра далеко уходит от речки, — замечает Подопригора. — Она часто забредает в самые неподходящие места. В Хостинской роще выдра попала в цементированный колодец. Там ее утром и нашли.
Разговор обрывается: все слишком устали. Вытягиваюсь во весь рост на душистой хвойной подстилке. Сладкая истома охватывает тело.
Еще до рассвета, в полной тишине, лес оглашается шумным гомоном птиц. Наблюдатели ушли к дранщикам — клеймить деревья, отобранные для рубки.
Костер погас. Я сижу один в балагане. В открытую дверь мне хорошо видна поляна и обступившие ее со всех сторон пихты и буки.
На старую пихту у самого балагана сел пестрый дятел. Он пробежал взад и вперед по стволу, деловито разглядывая трещины в коре, перепрыгнул на сухой сук и с ловкостью фокусника повис вниз головой, быстро вертя шеей. Его круглый блестящий глаз, обращенный ко мне, заметил что-то подозрительное, и дятел, разжав когти, стремительно нырнул в синеву. Следом на то же дерево опустился большой черный дятел-желна. Он издал резкий крик: «ки-и, ки-и», победоносно оглянулся вокруг и принялся долбить. Потом дятел быстро перебежал на другую сторону и начал снова работать клювом. Красный берет на его угольно-черной голове горит, как кусочек пламени.
В густой кроне пихты певчий дрозд устроил настоящий концерт. Он рассыпается в соловьином щелканье и свисте, звонит в маленькие колокольчики, играет на флейте и издает десятки других, не передаваемых по красоте и нежности нот. Сразу в нескольких местах однозвучно закуковали кукушки.
Впереди, между двумя мшистыми камнями на опушке леса, мелькнуло рыжевато-серое пятно… На поляну вышел дикий кот. Я вижу его длинное, гибкое тело на коротких лапах, круглую усатую голову с тупыми ушами и желтыми раскосыми глазами, не мигая глядящими исподлобья. В зубах у кота трепыхается только что пойманная птица. Он припал к земле и начал расправляться с добычей, запустив в нее когти и зубы. Покончив с птицей, кот бесшумно скользнул назад в чащу, вытянув, как палку, толстый, словно обрубленный, хвост в темных кольцах. На месте его обеда осталось несколько перьев и обрызганных кровью белых клочков пуха.
Спускаюсь к бормочущему внизу ручью напиться. Нога ступает по голубому ковру фиалок.
Под вечер в вершинах прошумел ветер. Он раскачивает могучие стволы пихт и буков. Стоящие рядом деревья трутся друг о друга с глухим скрипом. В синей пади, где гремит река, дважды рявкнул медведь.
Стемнело. В сине-черном небе вспыхивают звезды.
Я разжег костер и, подвесив котелок с водой, сел на пороге. Вслушиваюсь в голоса и шорохи ночи. Певчий дрозд и но мраке продолжает свой любовный концерт. По лесу перекатывается совиная перекличка. Где-то внизу стукнул сорвавшийся камень, хрустнул сушняк, — в темноте бродят звери.
…Вернулись наблюдатели. С ними пришел руководитель артели дранщиков Яков Лукьянович Бородавкин.
Пастухов и Подопригора успели поймать в Малчепе на удочку десятка два жирных форелей. Поджарили рыбу с луком и прекрасно поужинали.
Наблюдатели легли спать. Нас с Бородавкиным не тянет ко сну, и мы вполголоса ведем беседу.
Слегка угловатое лицо Якова Лукьяновича освещено застенчивой мягкой улыбкой, которую я часто встречал у людей, подолгу живущих в горах и лесах. Бородавкин — хамышкинский старожил, лесоруб и охотник, хорошо, знающий здешние места.
Он рассказывает:
— В тысяча девятьсот тридцать четвертом и тридцать пятом годах в Хамышках среди охотников ходил слух, что за Фиштом, на Грачевском перевале видели зубра. Зубров здесь было очень много. К Богатым солонцам на реке Холодной до сих пор ведут проложенные ими тропы, широкие, как дороги. Теперь
