Забыла надеть трусы, Сэм?
Линдси хихикает.
— А тебе завидно? — огрызаюсь я, не отрываясь от окна.
— Что это с ней? — удивляется Элоди, откидываясь на спинку кресла.
— Забыла принять таблетки для счастья.
Уголком глаза я замечаю, как Линдси гримасничает, показывая: «Не обращай внимания». Словно я трудный ребенок. Я вспоминаю о старых фотографиях, на которых она стоит рука об руку с Джулиет Сихой, о развороченной голове Джулиет и о брызгах плоти на стене подвала. Ярость возвращается; я сдерживаюсь из последних сил. Мне хочется повернуться к Линдси и заорать, что она фальшивка, лгунья, что я вижу ее насквозь.
«Я вижу тебя насквозь…» У меня екает сердце, когда я вспоминаю слова Кента.
— Знаю, что тебя взбодрит, — сообщает Элоди, с самодовольным видом роясь в сумке.
Прижав пальцы к вискам, я отзываюсь:
— Боже правый, Элоди, если сейчас ты вручишь мне презерватив…
— Но… это же подарок для тебя, — хмурится она, держа презерватив двумя пальцами и глядя на Линдси в поисках поддержки.
— Тебе виднее, — пожимает плечами Линдси; она не смотрит на меня, но я чувствую, что начинаю ее раздражать, и, если честно, меня это радует. — Если хочешь стать ходячим рассадником венерических заболеваний…
— Кому знать, как не тебе.
Эта фраза вырывается у меня невольно. Линдси вихрем оборачивается ко мне.
— Что ты сказала?
— Ничего.
— Ты сказала…
— Ничего я не говорила, — возражаю я, прислоняясь лбом к стеклу.
Элоди так и застыла с презервативом в руках.
— Ну же, Сэм. Берегите любовь и все такое.
Теперь потеря девственности кажется мне нелепостью, сюжетным поворотом другого фильма, другого персонажа, другой жизни. Я пытаюсь вспомнить, что мне нравится в Робе — что мне нравилось в нем, — но перед глазами мелькают лишь разрозненные картинки: Роб валяется на диване Кента, хватает меня за руку и обвиняет в измене; Роб кладет мне голову на плечо в своем подвале и шепчет, что мечтает заснуть рядом; Роб поворачивается ко мне спиной в шестом классе; Роб поднимает руку и произносит: «Пять минут»; Роб впервые берет меня за руку, когда мы идем по коридору, и меня затопляет ощущение силы и гордости. Это похоже на чужие воспоминания.
И тогда до меня по-настоящему доходит: все это больше ничего не значит. Все на свете больше ничего не значит.
Обернувшись, я выхватываю у Элоди презерватив, натянуто улыбаюсь и повторяю за ней:
— Берегите любовь.
— Вот умница! — радостно восклицает Элоди.
Тут Линдси жмет на тормоза на красный свет, я падаю вперед и вытягиваю руку, чтобы не удариться о приборную панель, затем машина останавливается, и меня отбрасывает назад, на подголовник. Стакан в держателе подпрыгивает, кофе брызгает мне на бедро.
— Ой, — хихикает Линдси. — Ради бога, прости.
— А ты опасна! — смеется Элоди, пристегивая ремень безопасности.
Ярость, которую я испытываю все утро, изливается в одно мгновение, и я кричу:
— Да что с тобой, черт побери, такое?
Улыбка Линдси застывает на губах.
— Что?
— Что с тобой такое, черт побери?
Схватив салфетки из бардачка, я вытираю ногу. Кофе не такой уж горячий — Линдси сняла крышку, чтобы он остыл, — но оставляет на бедре красную отметину, и мне хочется плакать.
— В чем проблема? — продолжаю я. — Красный свет — стоп. Зеленый свет — вперед. С желтым сложнее, но если немного потренироваться, дойдет даже до тебя.
Подруги пораженно смотрят на меня, но я не замолкаю, я не могу замолчать, это все Линдси виновата, Линдси и ее дурацкая манера вождения.
— Даже обезьяну можно научить водить машину. Что такое? В чем дело? Желаешь доказать, что тебе все по барабану? Что тебе наплевать на все? На все и на всех? Здесь помять крыло, там снести зеркало, ой, слава богу, у нас есть подушки безопасности, для того и придуманы бамперы, ладно, поехали дальше, поехали дальше, все останется между нами. Но вот что, Линдси. Тебе не нужно ничего доказывать. Мы в курсе, что тебе по барабану все, кроме себя. Мы всегда это знали.
У меня кончается воздух, и на мгновение повисает полная тишина. Линдси даже не смотрит на меня. Она уставилась прямо перед собой, сжимая руль обеими руками с побелевшими костяшками. Загорается зеленый, и она со всей силы жмет на газ. Мотор рокочет, словно далекий гром.
Она не сразу собирается с мыслями, а когда собирается, ее голос звучит тихо и приглушенно.
— Да как ты смеешь?..
— Девочки, — нервно вступает Элоди с заднего сиденья. — Не надо ссориться, ладно? Хватит.
Ярость продолжает бежать по моим жилам электрическим током. Много лет я не ощущала себя такой взвинченной и живой. Я вихрем оборачиваюсь к Элоди.
— Почему ты никогда не защищаешься? Тебе же известно, что это правда. Она сука. Ну же, скажи это.
Элоди вжимается в спинку кресла и быстро переводит взгляд с Линдси на меня и обратно.
— Оставь ее в покое, — шипит Линдси.
Открыв рот, Элоди целую минуту мотает головой.
— Мне следовало догадаться. — Одновременно я испытываю триумф и тошноту. — Ты боишься ее. Это же очевидно.
— Оставь ее в покое! — повышает голос Линдси.
— Я должна оставить ее в покое? — Резкость и ясность исчезают, реальность пытается вырваться из-под контроля. — Это ты всю жизнь обращаешься с ней как с дерьмом. Ты. «Элоди такая жалкая. Вы только посмотрите, как Элоди вешается на Стива, а ведь она даже не нравится ему. Ну надо же, Элоди снова нажралась. Надеюсь, она не сблюет в моей машине; не дай бог, кожа провоняет спиртягой».
На последнем слове Элоди резко вдыхает. Я зашла слишком далеко. В ту же секунду мне хочется забрать свои слова обратно. Зеркало до сих пор опущено, и я вижу, как Элоди с дрожащими губами отвернулась к окну, явно стараясь не заплакать. Правило лучших друзей номер один: есть вещи, которых никогда, ни при каких условиях нельзя говорить.
Вдруг Линдси жмет на тормоза. Мы посреди Сто двадцатого шоссе, в полумиле от школы, и за нами уже выстроилась очередь. Машина выруливает на встречную полосу, чтобы не врезаться в нас; к счастью, ей навстречу никто не едет. Даже Элоди вопит.
— О господи! — Мое сердце колотится. — Что ты творишь?
Водитель проезжает мимо, яростно давя на гудок. Пассажир опускает окно и что-то кричит, но я не слышу, только вижу мельком бейсболку и злобные глаза.
Люди в очереди тоже начинают давить на гудки, однако Линдси ставит машину на ручник и не двигается с места.
— Линдси, — пугается Элоди. — Сэм права. Это не смешно.
Тогда Линдси резко наклоняется ко мне. Неужели собирается ударить? Но она только распахивает дверцу и тихо командует голосом, полным гнева:
— Вон!
— Что?
Холодный воздух врывается в машину, как удар в живот, и я сдуваюсь. Остатки ярости и бесстрашия испаряются, остается одна усталость.
