представителей мужского пола дольше пяти минут. Если не считать кузенов, дядю Уильяма и Эндрю Маркуса, который помогает дяде в его магазинчике «Стоп-энд-сейв», постоянно ковыряется в носу и вытирает козявки о дно банок с консервированными овощами.
И если я не сдам экзамены — Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я их сдала, — я выйду замуж сразу после процедуры исцеления, то есть меньше чем через три месяца. А это значит, что мне предстоит брачная ночь.
Запах апельсина все еще не выветрился из комнаты, и мой желудок совершает очередное пике. Я зарываюсь лицом в полотенце, делаю глубокий вдох и усилием воли сдерживаю рвоту.
Слышно, как внизу звякают тарелки. Тетя вздыхает и смотрит на свои наручные часы.
— Мы должны выехать меньше чем через час, — говорит она. — Так что давай пошевеливайся.
3
Господь, помоги нам крепко стоять на земле и видеть путь. Не дай нам забыть о падших ангелах, которые решили воспарить в небо, а вместо этого упали в море с опаленными солнцем крыльями. Господь, пусть мои глаза всегда смотрят вниз на дорогу, молю, не дай мне споткнуться.
Тетя настояла на том, чтобы мы пошли к лабораториям пешком. Лаборатории, как и все правительственные здания, расположились вдоль пристаней — цепочка ярких белых домов напоминает блестящие зубы по кромке хлюпающей пасти океана. Когда я была маленькой и меня только переселили к тете, она каждый день провожала меня в школу. Мы с мамой и сестрой жили ближе к границе и меня одновременно пугали и завораживали эти темные петляющие улицы, пахнущие рыбой и отбросами. Мне всегда хотелось, чтобы тетя держала меня за руку, но она никогда так не делала. В результате я, сжав кулаки, шла за гипнотическим шорохом ее вельветовых брюк и с ужасом ждала того момента, когда над гребнем последнего холма появится школа Святой Анны для девочек — темное каменное здание, все в трещинах и выщербинах, словно обветренное лицо рыбака.
Поразительно, насколько все меняется. Тогда меня пугали улицы Портленда, и я не отходила от тети ни на шаг. Теперь я знаю их так хорошо, что могу с закрытыми глазами гулять по всем закоулкам. А сегодня больше всего на свете мне хочется быть одной. Океан скрыт за неровной стеной улиц, но я чувствую его запах, и он снимает напряжение. Морская соль делает воздух плотным и осязаемым.
— Помни, — говорит в тысячный раз тетя, — они хотят узнать тебя как конкретного человека, это — да, но, если ты будешь давать пространные ответы, для тебя откроется больше вариантов на будущее.
Тетя всегда говорит о замужестве словами из руководства «Ббс»: долг, ответственность, непоколебимость.
— Поняла, — отвечаю я.
Мимо нас проезжает автобус, на его борту красуется трафарет герба школы Святой Анны, и я втягиваю голову в плечи, мысленно представляя, как Кара Макнамара или Хилари Паркер смотрят в грязные окна, хихикают и тычут в меня пальцами. Все знают, что сегодня у меня день эвалуации. В год разрешено пройти процедуру только четырем девушкам, так что все места давно расписаны.
Тетя заставила меня накраситься, и теперь у меня такое чувство, будто мое лицо покрыто лоснящейся пленкой. Дома, в ванной комнате, глядя в зеркало, я подумала, что со всеми этими невидимками и заколками похожа на рыбу — рыба с кучей металлических крючков в голове.
Я не люблю краситься и наряжаться, меня не вдохновляет блеск для губ. Моя лучшая подруга, Хана, считает, что я ненормальная. А как иначе? Она-то просто великолепна. Даже когда Хана завязывает волосы в небрежный узел на затылке, это выглядит так, будто она только что сделала прическу в салоне красоты. Я не страшная, но и не красавица. Где-то посерединке. Глаза у меня не зеленые и не коричневые, а вперемешку. Я не худая и не толстая. Единственное, что можно сказать о моей внешности с полной определенностью, — я маленькая.
— Если, не дай Господь, тебя спросят о твоих кузенах, не забудь сказать, что плохо их знала.
— Угу.
Я слушаю тетю вполуха. День жаркий, слишком жаркий для июня, и, несмотря на то что утром я извела на себя уйму дезодоранта, пот начинает щипать мне поясницу и под мышками. Справа от нас залив Каско, по обе стороны его охраняют острова Пикс-айленд и Грейт-Диамонд-айленд с возвышающимися на них дозорными вышками. А дальше открытый океан, а за океаном — уничтоженные болезнью города и страны.
— Лина? Ты меня слушаешь?
Кэрол берет меня за руку и поворачивает лицом к себе.
— Синий, — механически, как попугай, говорю я, — мой любимый цвет — синий. Или зеленый.
Черный — слишком нездорово; красный вызовет у них раздражение; розовый — как-то по-детски; оранжевый — для фриков.
— А чем ты любишь заниматься в свободное время?
Я мягко выворачиваюсь от тети.
— Мы уже это повторяли.
— Это важно, Лина. Возможно, это самый важный день в твоей жизни.
Я вздыхаю. Впереди с жалобным механическим скрипом медленно открываются ворота, преграждающие путь к правительственным лабораториям. Уже успели образоваться две очереди — одна из девочек, у второго входа в пятидесяти футах вторая — из мальчиков. Я щурюсь от солнца и пытаюсь разглядеть знакомые лица, но океан ослепляет, и перед глазами мельтешат черные мушки.
— Лина? — напоминает о себе тетя Кэрол.
Я делаю глубокий вдох и начинаю спич, который мы репетировали уже миллион раз:
— Мне нравится работать в школьной газете. Меня увлекает фотография, потому что она позволяет поймать и сохранить отдельный момент жизни. Мне нравится ходить с друзьями на концерты в Диринг-Оак- парк. Я люблю бегать, два года я была вторым капитаном команды по кроссу. Я заняла первое место на дистанции пять километров. Еще я часто сижу с маленькими членами моей семьи, мне действительно нравятся дети.
— Ты ерничаешь, — говорит тетя.
— Я люблю детей, — повторяю я, предварительно приклеив на лицо улыбку.
На самом деле, если не считать Грейси, я не очень-то люблю детей. Они такие крикуны и непоседы, постоянно все хватают, пускают слюни и писаются. Но я понимаю, что когда-нибудь у меня появятся свои дети.
— Уже лучше, — говорит тетя Кэрол. — Продолжай.
— Мои любимые предметы — математика и история, — заканчиваю я.
Тетя удовлетворенно кивает.
— Лина!
Я оглядываюсь. Хана только-только выбралась из машины родителей и машет мне рукой. Легкая туника соскользнула с загорелого плеча, светлые локоны развевает ветер. Все мальчики и девочки, которые выстроились в очередь в лаборатории, поворачиваются в ее сторону. Появление Ханы всегда так действует на людей.
— Лина! Подожди!
Хана на бегу продолжает махать мне рукой. На узкой дороге у нее за спиной автомобиль начинает медленный маневр к развороту — вперед-назад, вперед-назад, пока не поворачивается на сто восемьдесят градусов. Машина родителей Ханы черная и гладкая, как пантера. Несколько раз мы катались на ней вместе с Ханой, и я чувствовала себя настоящей принцессой. Сейчас мало у кого остались машины, и еще меньше тех, кто пользуется ими по назначению. Бензин очень дорог и выдается строго по норме. Некоторые из представителей среднего класса установили свои машины перед домами, как статуи, — новенькие и
