Я киваю и повторяю краткую историю моей новой жизни.
— Мои родители погибли во время одного из инцидентов.
Это не такая уж и неправда. Прошлая Лина тоже была сиротой, не хуже новой.
Мне не обязательно объяснять, что это был за инцидент, все уже слышали об этих событиях: в январе Сопротивление спланировало и впервые провело жестокую акцию, которую власти при всем желании не смогли бы скрыть. В нескольких крупных городах члены Сопротивления при поддержке сочувствующих и в некоторых случаях молодых не исцеленных устроили взрывы в важных муниципальных зданиях одновременно.
В Портленде выбор пал на «Крипту». В последующем за взрывом хаосе погибло несколько штатских. Полиция и регуляторы сумели восстановить порядок, но несколько сотен заключенных все же смогли убежать.
Ирония судьбы — моя мама десять лет потратила на то, чтобы процарапать в тюремной стене туннель для побега, а могла просто подождать еще шесть месяцев и спокойно выйти на свободу.
Миссис Тьюлл кривится.
— Да, я читала об этом в твоих документах.
За спиной у директрисы гудит увлажнитель, но воздух все равно сухой. В кабинете пахнет бумагой и немного лаком для волос. Сидеть здесь в шерстяной юбке жарко. У меня по спине тонкой струйкой стекает пот.
— Ты, похоже, трудно приспосабливаешься к новому коллективу. Это нас беспокоит,— говорит миссис Тьюлл и сверлит меня своими рыбьими глазами,— Ты ела завтрак в одиночестве.
Это уже обвинение.
Даже новая Лина немного растерялась. Хуже, чем отсутствие друзей, только жалость по этому поводу.
— Честно сказать, мне трудно найти общий язык с девочками,— говорит новая Лина.— Они кажутся мне немного... немного незрелыми.
Пока говорю, я слегка поворачиваю голову, так, чтобы директриса могла увидеть треугольный шрам у меня под левым ухом.
Выражение лица директрисы сразу становится мягче.
— Да, конечно. В конце концов, большинство девочек младше тебя, им еще нет восемнадцати, они не прошли процедуру.
Я развожу руками, как бы говоря: «В этом все и дело».
Голос миссис Тьюлл звучит уже не так строго, но она со мной еще не закончила.
— Миссис Фиерштейн говорит, что ты опять заснула на ее уроке. Мы обеспокоены, Лина. Наша нагрузка для тебя слишком тяжелая? Ты не высыпаешься?
— Да, последнее время мне тяжело справляться с нагрузкой,— признаю я.— Это все из-за работы в АБД.
Миссис Тьюлл поднимает брови.
— Я не знала, что ты состоишь в АБД.
— Дивизион «А»,— говорю я.— В следующую пятницу у нас большой митинг. Вообще-то сегодня у нас собрание по организационным вопросам, на Манхэттене. Я бы не хотела опоздать.
— Конечно, конечно, мне известно о митинге.
Миссис Тьюлл приподнимает стопку бумаг, постукивает краем стопки по столу, чтобы выровнять края, и убирает ее в полку. Можно смело сказать, что я выкрутилась. АБД — магические буквы. «Америка без делирии». Сезам, откройся! Теперь директриса — сама доброта.
— То, что ты пытаешься совмещать учебу с внепрограммной деятельностью, вызывает уважение. Мы поддерживаем то, чем занимается АБД. Но, Лина, постарайся найти баланс. Я бы не хотела, чтобы твои оценки ухудшились из-за твоей общественной деятельности, какой бы важной она ни была.
— Я понимаю,— говорю я и с виноватым видом опускаю голову.
Новая Лина хорошая актриса.
Миссис Тьюлл улыбается.
— Теперь иди. Мы не хотим, чтобы ты опоздала на свое собрание.
Я встаю и вешаю сумку на плечо.
— Спасибо.
Миссис Тьюлл кивает в сторону двери, это означает, что я могу идти.
Я иду по коридору: безупречно чистый линолеум, белые стены, тишина. Все студентки уже разошлись по домам.
Потом открываю двустворчатые двери и вижу перед собой ослепительно белый пейзаж — ранний мартовский снег, резкий свет, стволы деревьев в черных ножнах льда. Я запахиваю куртку, топаю к железным воротам и выхожу на Восьмую авеню.
Вот такая я теперь. Мое будущее здесь, в этом городе с сосульками, которые грозят в любую секунду сорваться с крыши и пронзить тебе голову.
Такого автомобильного движения, как в пригородах Нью-Йорка, я не видела в своей жизни. В Портленде мало у кого была машина на ходу. В Нью-Йорке люди богаче и могут позволить себе бензин. Когда я впервые оказалась в Бруклине, я часто гуляла по Таймс-сквер только для того, чтобы посмотреть на машины, иногда можно было увидеть сразу дюжину, как они едут одна за другой.
Но сейчас, пока я добираюсь на Манхэттен, движения почти нет. Мой автобус застопорился за автобусом, который въехал задом в снежный, покрытый копотью занос, и к тому времени, когда я добираюсь до Джавитс-центра, собрание АБД уже началось. На крыльце пусто, и в просторном холле тоже ни души, слышу только нарастающее гудение микрофона и бурные аплодисменты. Я поскорее иду к металлодетектору и демонстрирую содержимое своей сумки, потом встаю, расставив руки и ноги, а какой-то человек бесстрастно проводит металлоискателем по моей груди и между ног. Давно прошли те времена, когда меня смущали подобного рода процедуры. Дальше — к складному столику, который стоит как раз напротив массивной двустворчатой двери. За дверьми я слышу еще один всплеск аплодисментов и снова усиленный микрофоном громогласный, страстный голос. Слов не разобрать.
— Идентификационную карточку, пожалуйста,— скучным голосом говорит женщина-волонтер за столиком.
Я жду. Женщина сканирует мою карточку, а потом кивает мне в сторону двери.
Конференц-зал невероятных размеров — тысячи на две мест — и, как всегда, полон. Рядом со сценой, слева с самого края, есть несколько пустых стульев. Я прохожу вдоль стенки и стараюсь, не привлекая внимания, сесть на свободное место. Но волноваться не стоит. Все внимание собравшихся приковано к мужчине, который стоит за кафедрой. Атмосфера наэлектризована, такое ощущение, что тысячи и тысячи капель увеличиваются в размерах и вот-вот обрушатся с потолка вниз.
— ...этого недостаточно для гарантии нашей безопасности,— говорит мужчина за кафедрой.
Его голос заполняет конференц-зал. В свете флуоресцентных ламп черные волосы мужчины похожи на блестящий шлем.
— Нам рассказывают о риске, страданиях и побочных эффектах. Но что грозит нам, всему обществу, если мы не будем действовать? Если не настаивать на всеобщей защите, какая польза от частичного здоровья и благополучия?
Редкие аплодисменты. Томас поправляет запонки и наклоняется ближе к микрофону.
— Это должно быть нашей единственной целью. Эта цель должна объединить всех нас. В этом смысл нашей демонстрации. Мы требуем, чтобы наше правительство, наши ученые, наши учреждения защитили нас. Мы требуем, чтобы они верили в свой народ, верили в Бога и порядок. Разве сам Господь на пути к совершенному созданию тысячелетиями не отказывался от миллионов видов, которые были с какими-нибудь изъянами? Разве нас не учили, что и для создания лучшего общества необходимо вычищать из его рядов слабых и больных?
Аплодисменты нарастают. Я тоже аплодирую. Лина Морган Джонс аплодирует.
Это моя миссия, задание, которое мне дала Рейвэн. Наблюдать за АБД. Влиться в их ряды. Ждать.
