Должно быть, я все еще в шоке. Воздух между нами наэлектризован, как это было в зале во время собрания. Внутри меня поселяется ноющая боль. Эти слайды, океан на огромном экране... Когда я смотрела на них, мне казалось, что я могу упасть в чащу леса, могу, как взбитые сливки с ложки, слизнуть снег с вершины горы. Жаль, что я не могу попросить Джулиана выключить свет в зале и еще раз показать мне эти слайды.
Но он — Джулиан Файнмэн, он — воплощение всего того, что я ненавижу, и я ни о чем не стану его просить.
Я быстро прохожу к своему месту. Джулиан хоть и не двигается, но не спускает с меня глаз. Он замер, как статуя напротив погасшего экрана, только перемещается взгляд, я чувствую его у себя на затылке, на спине, в волосах. Я без труда нахожу перчатку, поднимаю ее с пола и демонстрирую Джулиану.
— Нашла,— докладываю я, но при этом стараюсь не смотреть на него.
Потом быстро иду к выходу, но он останавливает меня вопросом:
— Долго ты здесь стояла?
— Что? — Я оборачиваюсь и смотрю на Джулиана, но по его лицу ничего невозможно понять.
— Долго ты здесь стояла? Сколько слайдов ты видела?
Я не знаю, что ответить, вдруг это какая-то проверка.
— Я видела гору,— наконец говорю я.
Джулиан смотрит под ноги, потом снова на меня. Даже на таком расстоянии поражает чистый синий цвет его глаз.
— Мы вычисляем, где находятся базы,— говорит он и вскидывает голову, как будто ждет, что я стану ему возражать.— Лагеря заразных. Используем для этого все технологии видеонаблюдения.
Вот еще одно открытие: Джулиан Файнмэн — лжец.
Но в то же время то, что он произносит это слово вслух, свидетельствует об определенном прогрессе. Два года назад считалось, что заразных вообще не существует. Считалось, что нас уничтожили во время блица. Для исцеленных мы были мифическими персонажами, как единороги или оборотни.
Так было до инцидентов, до того, как Сопротивление начало активные действия и стало уже нереально игнорировать наше существование.
Я заставляю себя улыбнуться.
— Надеюсь, вы их найдете,— говорю я,— Всех до одного.
Джулиан кивает.
Я разворачиваюсь к выходу и добавляю:
— Пока они не добрались до вас.
— Что ты сказала? — резко и громко спрашивает Джулиан.
Я бросаю взгляд через плечо.
— Пока они не добрались до нас,— говорю я, толкаю двери и выхожу из зала.
К тому времени, когда я возвращаюсь в Бруклин, солнце уже опустилось за горизонт. В квартире холодно. Шторы задернуты, в коридоре горит одна-единственная лампочка. В серванте у входа в столовую — тоненькая стопка писем.
На первом конверте прямо над адресом аккуратно напечатано: «Всеобщее исцеление — залог всеобщей безопасности».
А чуть ниже: «Пожалуйста, поддержите АБД».
Рядом с почтой маленький серебряный поднос для наших идентификационных карточек. Две карточки лежат строго в одну линию. На фотокарточках Ребекка Энн Шерман и Томас Клайв Шерман, оба с серьезными лицами и смотрят прямо перед собой. У Ребекки большие карие глаза, иссиня-черные волосы аккуратно расчесаны на прямой пробор. У Томаса волосы подстрижены так коротко, что сложно определить, какого они цвета, глаза полузакрыты, как будто он вот-вот заснет.
Под карточками лежат аккуратно подшитые документы. Если их полистать, можно узнать все о Ребекке и Томасе: дату и место рождения; имена родителей, бабушек и дедушек; размер заработка; школьный аттестат; случаи неповиновения; баллы на эвалуации; дата и место свадебной церемонии; все предыдущие адреса.
Естественно, ни Ребекки, ни Томаса не существует, так же как не существует неулыбчивой девушки с тонким лицом по имени Лина Морган Джонс. Моя идентификационная карточка занимает место рядом с карточкой Ребекки. Никогда не знаешь, когда будет проводиться рейд или перепись. Документы всегда лучше держать под рукой. Вообще лучше, чтобы тут никто не рылся.
Только поселившись в Нью-Йорке, я поняла, почему Рейвэн так одержима порядком. Все должно быть ровно и гладко, ни крошки на столе.
Лишь соблюдая порядок, не оставишь следов для преследователя.
Шторы в гостиной задернуты, они сохраняют тепло и уберегают от любопытных глаз соседей, регуляторов или патрулей. В Зомбиленде всегда кто-то за кем-то наблюдает. А чем еще людям заниматься? Они не думают. Не испытывают сильных эмоций — ни печали, ни ненависти. Они не чувствуют ничего, кроме страха и страсти к порядку и контролю.
В самом конце квартиры — кухня. На стене над столом висят две фотографии Томаса Файнмэна и Кормака Т. Холмса, ученого, которому приписывается самая первая успешная процедура исцеления.
В углублении в стене за плитой — маленькая кладовка. В кладовке узкие полки, сплошь уставленные продуктами. Голодные времена не так просто выкинуть из памяти, и теперь мы, все, кто испытал это на себе, превратились в скрытых тезавраторов
Никогда не знаешь, когда вернется голод.
Одна из стенок кладовки на самом деле потайная дверь. За дверью лестница из грубо струганных досок. Я открываю дверь и слышу доносящиеся из подвала отрывистые голоса. В подвале горит тусклый свет. Рейвэн и Тэк ругаются, к этому я уже привыкла.
— Я просто не понимаю,— с болью в голосе говорит Тэк,— почему мы не можем быть честны друг с другом. Мы же на одной стороне.
— Тэк, ты сам понимаешь, что это нереально,— резко отвечает Рейвэн.— Так будет лучше. Ты должен мне верить.
— Так это же ты не доверяешь...
Я закрываю за собой дверь, но, чтобы они знали о моем приходе, делаю это громче, чем обычно, и Тэк тут же замолкает. Ненавижу, когда они ругаются, до побега в Дикую местность я никогда и не слышала, чтобы взрослые ругались. Правда, со временем я привыкла. Пришлось. Похоже, Рейвэн и Тэк всегда из-за чего-нибудь спорят.
Когда я спускаюсь в подвал, Тэк поворачивается ко мне спиной и проводит ладонью по лицу.
— Ты опоздала,— не поздоровавшись, говорит Рейвэн,— собрание давно закончилось. Что-то произошло?
— Пропустила первый круг автобусов,— объясняю я и, пока Рейвэн не начала читать мне мораль, продолжаю: — Забыла в зале перчатку, пришлось возвращаться. Я разговаривала с Джулианом Файнмэном.
— С кем? — выпаливает пораженная Рейвэн, а Тэк вздыхает и трет лоб.
— Ну, только минуту,— Я хочу рассказать им о слайдах, но в последнюю секунду решаю, что лучше не надо,— Это было круто. Ничего страшного не случилось.
— Это не круто, Лина,— говорит Тэк,— Что мы тебе говорили? Нельзя привлекать к себе внимание.
Иногда мне кажется, что Рейвэн и Тэк слишком уж серьезно относятся к своей роли строгих опекунов. Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать им об этом.
— Да ничего страшного не случилось,— повторяю я — Я ничем не рисковала.
— Риск есть всегда. Ты что, это не усвоила? Мы...
— Все она усвоила,— перебивает Тэка Рейвэн — Тысячу раз ей это говорили. Оставь ее в покое, ладно?
