— Я слышу не больше, чем мгновенье назад, но Один одарил меня слухом наравне с вороном, — проворчал Эйрик.
— Он идет, идет, пение разносится ветром.
И вдруг лицо его озарилось.
— Это норманнские слова! Говорю вам, норманнские слова! Слушайте, да слушайте же…
Льот Охотник, чей слух обострился в тиши одиноких бдений, неожиданно побледнел, и его лицо нервно задергалось.
— Это правда… Честное слово, правда… Один из наших идет сюда.
Стоявшие бросились бежать к полосе кленов, а сидевшие стремительно встали. По правую руку над опиравшейся на стволы изгородью боярышника возвышался земляной холмик. С этого наблюдательного пункта, который, вероятно, был дозорным постом поселенцев, они стали пристально всматриваться в гранитный скат, усеянный пучками дрока и пятнами вереска, спускавшийся под небольшим уклоном до густого леса из бука, березы и кедра. Между кленами и дикой поляной было добрых сто туазов.
Скьольд держался подле Эйрика и Бьярни.
— Ты еще слышишь?
— Голос смолк… Но я уверен, что тот, кто пел, идет сюда… Взгляни же, я не ошибся.
Прямо перед ними раздвинулась завеса можжевельника, и появился человек. На плечи у него была наброшена дубленая шкура лани, а его исландские штаны, выкроенные из двух шкур молодых тюленей, стягивались по всей длине ног кожаными шнурками.
При первом же взгляде Эйрик и Бьярни узнали Тюркера, франка, которого Торвальд Род, отец Эйрика, совсем ребенком привез из южных стран.
— Кто это там? — спросил Скьольд. — Он видел нас. он подает нам знак.
— Это Тюркер, раб из дома моего отца. Тот самый, что обнаружил здесь виноград и дал этой стране название Винеланд. Это самый хитрый человек, какого я знаю под звездами…
Тюркер бежал к ним, крича от радости, смеясь и плача одновременно. Кожа у него была смуглая, конечности — хрупкие, но он казался ловким и неутомимым…
— Эйрик! Эйрик! Вот уже девять дней, как я плачу по тебе…
— Тюркер, что произошло? Что стало с Лейфом Турлосоном?
— Вот уже девять дней, как я плачу и пою, Эйрик, и порой меня охватывает безумие.
На бегу он размахивал во все стороны руками. Лишь когда он змеей проскользнул между двумя прутьями изгороди, викинги заметили, что у него через все лицо — от уха до подбородка — проходит длинный шрам.
— Это случилось девять дней назад, Эйрик… Солнце на реке было багровым.
Они не заметили, как из леса вышел скрелинг, несший на плече обруч из ивовых побегов, на котором висели четыре крупных тетерева с ярко-красными гребешками и грудками. Омене-ти, старый манданский охотник, при виде белых даже не изменился в лице. Он узнал рядом с Тюркером «отца викингов» и догадался, что сейчас многое будет сказано. Потому он уронил свою ношу на землю, уселся в вереске и принялся ощипывать толстых, еще теплых тетеревов. Для детей Гитчи-Маниту время в поднебесном мире не имеет значения.
Глава II
В тот день после полудня я в поселке был один, или, точнее, я присматривал за маленьким Эйриком, сыном Лейфа и Иннети-ки, внутри Длинного Дома. Карапуз, как называют его скрелинги, спал в своем гамаке из волокна виноградной лозы. Он родился двумя месяцами раньше, когда на холме зеленых листьев в большом количестве стал вызревать виноград. Ты помнишь холм зеленых листьев, Эйрик? Я думал об урожае и давильном прессе, который сделал своими руками, часть за частью, и я говорил себе: «Тюркер, теперь нужно будет приниматься за бочки…» И поскольку это — работа тонкая, требующая внимания и ловких пальцев, я время от времени давал отдых голове, которая приказывает этим пальцам, и пел для маленького Эйрика, чтобы отогнать троллей… «Твой отец Лейф Турлусон отправился в лес с Орном, Торломом, Гуннаром и Рунном Ирландцем поставить большие капканы, в которые попадаются медведи, а твоя мать Иннети-ки, нежная, как яблоневый лист, переправилась через реку, чтобы повидать своего отца, мудрого вождя островных скрелингов…» Клянусь Тором, видишь, Эйрик, как я помню, о чем пел.
Тюркер всегда был ужасным болтуном. Его проворный ум напоминал серебряные слитки, которым умелые ремесленники придают множество граней: он одновременно отражал все, что ему попадалось.
Но не время вести пустопорожние разговоры. Эйрик начал выказывать нетерпение.
— Клянусь вороном Одина, болтун, расскажи нам в двух словах, что произошло. Но сначала ответь на вопрос: Лейф еще жив?
— Не сердись, Эйрик. Девять дней назад Лейф еще был жив. В плену, но жив. Но дай мне рассказать все по порядку. Вы, викинги, мешаете все вместе, как вам заблагорассудится. Так вот, Лейф и его люди ставили в лесу капканы на медведя. Они должны были отправиться довольно далеко вниз по реке и вернуться лишь к ночи. Между тем, только на клены пала тень, как я услышал на той стороне шаги и звуки чужой речи.
— Ты не взял тогда копье или меч, чтобы защитить свой дом?
— Это было первое, что я хотел сделать, хотя я скорее домашний человек, а не рычащий воин, но с порога я увидел Лейфа, Торлома, Гуннара и Рунна Ирландца, направлявшихся сюда в обществе шести мужчин с круглыми головами, бородатых, как берсерки, одетых в плащи из козьей шерсти и кожаные штаны. Когда они оказались ближе, то подняли в моем направлении дротики с несколькими остриями, смеясь, как это при встрече делают друзья. На шеях у них висело множество рыбьих костей и зубов, и позднее я понял, что это были морские божки, которых они почитали, как мы— горных троллей.
— Оставь богов и троллей в покое и рассказывай нам о людях.
Тюркер перевел дух, и викинги подошли к нему чуть ближе. Они разинули рты от любопытства, как это делают исландцы, окружившие рассказчика саг.
— Так в Длинный Дом вошло зло. Но мы не могли еще знать, что это зло.
— Лейф довольно легкомысленно пригласил их к своему столу, если это были гэлы, — вскипел дядя Бьярни.
— Откуда ты это знаешь, Бьярни Турлусон? Клянусь козлами Одина, да, насколько я понял, мы имели дело с гэлами, но в моей голове все перемешалось. Их народ живет на континенте, где-то к западу от страны франков.
— Бретонцы, — восторжествовал дядя Бьярни. — Нет людей более драчливых и более ловких во лжи, но их суда могут сравниться с нашими славными кноррами, что плавают в открытом море.
— Ты и вправду знаешь все, что творится под небесами, Бьярни Турлусон, но дай мне сказать. Мы легко общались с этими людьми, так как Рунн Ирландец понимал их язык достаточно хорошо, чтобы передать нам, о чем они говорят. Я понял, что их много дней подряд несло штормом к западу, но, клянусь Тором, я не знаю, где они находились в тот момент. Они подошли наконец к большому острову, окутанному туманом, где и сразились с краснокожими людьми, которых страшно испугались. В тот момент у них в распоряжении было два судна, большое и маленькое, а их самих насчитывалось тридцать пять или сорок. От двух краснокожих, которых они взяли в плен, вероятно, скрелингов или мандатов, они узнали, что если продолжать плыть на запад, то они увидят очень богатую большую землю и кишащую рыбой реку. Так что шестеро из них на маленьком судне и спустились по этой реке до Кросснесса.
Тюркер заметил рог, который Гуннланг носил у себя на боку.
— Дай мне твой рог с пивом, Гуннланг! От разговоров пересыхает в горле, а я уже девять дней не пил ничего, кроме родниковой воды.
Гуннланг протянул рог, и франк, дрожа, выбил из отверстия деревянную затычку. Он жадно выпил пиво и с сожалением вернул рог Гуннлангу.
— Предатели! Сыновья трусливых рыб!.. У нас здесь было столько винограда, готового вот-вот созреть…
— Продолжай! — отрезал Эйрик.
— О! Все оказалось просто. Гэлы напились, наелись, нарассказывали всяких небылиц и похвалили Лейфа за его дом и амбары. Тем временем вернулась Иннети-ки. Она щедро угостила их маисовыми и просяными лепешками и даже спела для гостей. Клянусь троллями, для нее эти проклятые гэлы были
