— Меня зовут Колен Лантье, а в Сен-Ле у меня дядя, по имени Луи Лантье.
Стоявшие впереди вилланы повернулись к папаше Лантье, который был уже здесь, но ещё не успел отдышаться после быстрой ходьбы.
— К вам племянничек с неба свалился, хозяин Лантье!
— И у него, как у настоящего парижанина, хорошо подвешен язык.
Изумлённый Лантье вышел вперёд.
— Стало быть, ты сын моего брата Франсуа? Ну, подойди и обними меня, вместо того чтобы болтать тут всякий вздор.
— С удовольствием, дядюшка! Мы и так уж слишком отвлекли это почтенное собрание.
Гийом Каль потребовал, чтобы каждая деревня и каждое селение избрали себе вожака.
Все клермонцы закричали:
— Ты наш вожак, Гийом!
Луи Лантье, несмотря на настойчивые просьбы вилланов из Сен-Ле, наотрез отказался возглавить их отряды.
— Я уже не в тех летах, чтобы шататься по лесам и при луне собираться с другими стаей, подобно волкам-оборотням.
В эту минуту ветер, шелестевший в листве, донёс отдалённые звуки набата. Церковный колокол без устали бил тревогу.
— Это колокол Преси, — мрачно произнёс кто-то. — Сеньор Крамуази напал на нашу деревню.
Одним прыжком Гийом Каль очутился у подножия бука и с ловкостью белки вскарабкался на вершину. Все головы повернулись к нему.
— Я вижу багровое пламя в той стороне. Преси пылает, как факел. Отомстим негодяям!
Ярость этого призыва потрясла собрание. Всё затихло, но это было затишье перед бурей, а потом из тысячи глоток вырвался грозный крик:
— Отомстим! Отомстим!
Голос Каля вновь загремел над толпой:
— Пойдём на Крамуази и потребуем ответа!
Ничто не могло задержать теперь этот стремительный поток.
— На Крамуази! На Крамуази! — повторяли все.
Толпа всколыхнулась.
— Они называют нас Жаками, — снова крикнул Гийом. — Так вперёд, Жаки!
Луи Лантье хотел удержать за плечо своего племянника, но Колен увернулся. Старый воин успел заметить, как мальчик проскользнул в первые ряды.
— Святые угодники, защитите этого юнца! Разве и так у меня мало горя!
Последние ряды крестьян прошли мимо. Долго оставался на месте Лантье, слушая, как затихают в лесной чаще шаги уходящего отряда.
— Какое сегодня число? — спросил он вслух.
Звук собственного голоса заставил его вздрогнуть.
— Ну вот, я уже разговариваю сам с собой! Ах, старина, и тебя не минует чаша сия. Ну что ж, возьми себя в руки!
И, как бы для того чтобы подкрепить свои слова, он добавил:
— Сегодня вторник, двадцать восьмое мая тысяча триста пятьдесят восьмого года.
Глава тринадцатая
Робер, владелец Крамуази, тяжело шагал из угла в угол большого зала замковой башни. От каждого его шага вздрагивали цветные стёкла узких окон.
— Не волнуйтесь так, мессир! Поберегите себя… как бы не случился удар…
— Замолчите, сеньор Бод л’Экиль! — вышел из себя хозяин замка. — Убирайтесь все! Нечего вам стоять здесь и пялить глаза. Ступайте прочь! Кому я говорю? Как только капитан стражи вернётся, немедленно пошлите его ко мне.
Он настежь распахнул двустворчатую дверь и без всяких церемоний вытолкал на лестницу оруженосца Пьера де Круа, конюшего Ферсена и капеллана.
— Да хранит вас господь, мессир! — подобострастно пролепетал аббат.
Дверь захлопнулась, чуть было не прищемив его крупный угреватый нос.
— Он вымещает на нас свой гнев, — вздохнул капеллан. — Кстати, скажите, Ферсен, какая муха укусила ночью наших вилланов, что они разбежались кто куда?
Конюший пожал плечами.
— Не знаю, но как только лучники сеньора догонят их, — вот уж зададут им жару! Вы знаете пословицу, сеньор Бод: «Ты ему: “Добрый Жак!”, а он тебе — кулак. Ты его по роже, а он: “Храни вас боже!”».
Оруженосец Пьер де Круа расхохотался.
— Да, что говорить! У мессира Робера не лёгкая рука для мужиков. Сейчас жителям Преси придётся об этом вспомнить. Наши стрелки подожгут там все дома и угонят скот.
— И за дело! Ведь эти негодяи здорово потрепали нас в лесу. Надо раз навсегда научить их уму- разуму, отлупив хорошенько древками копий. Не забудьте, мессир Пьер, предупредить капитана Форжье, что господин желает видеть его.
— Я позабочусь об этом, мессир Бод, позабочусь!
Устав метаться, как медведь в клетке, Робер де Крамуази опёрся локтями на подоконник. Окно уже раньше раскрылось под порывом свежего майского ветра. Гнев Крамуази не утихал. Багровые пятна на лице и налитые кровью глаза свидетельствовали о неукротимой злобе, бушевавшей в его груди.
— Я повешу троих или четверых собственными руками, — прорычал он. — Покинуть поля без моего разрешения!..
Владение Крамуази похоже было и на помещичью усадьбу, и на укреплённый замок. Крепостная стена окружала хозяйственные постройки, караульню и квадратную башню, напоминавшую сжатый кулак. Сеньор властвовал на шесть лье в окружности над холмистой местностью с плодородной, но твёрдой почвой, которую круглый год хлестал ветер. Постоянные распри сира Крамуази с владельцем поместья Мелло, земли которого он грабил, вызвали даже порицание епископа Бове. Напрасная трата слов! Де Крамуази жил как коршун в своём гнезде. Внушаемый им страх и крутизна склонов, над которыми стоял замок, защищали Робера от нападения и мести соседних сеньоров.
Пятьдесят лучников, на содержание которых он не жалел расходов, составляли банду головорезов. Хорошо откормленные, награждаемые золотой монетой, эти вояки держали в узде всю округу и готовы были по первому слову сира Робера на любой рискованный набег. Их начальник Форжье, прозванный Железной Стопой, сгибал меж пальцев экю[41]. Он был злым духом сеньора, и вилланы утверждали, что сатана изгнал его из ада. Железная Стопа с гордостью поддерживал эту легенду.
Мессир Робер не отрывал взгляда от дороги, извивавшейся между деревьями. Форжье и лучники запаздывали. «Должно быть, они сопровождают тяжёлый обоз с добычей, и это задерживает их», — подумал де Крамуази, и снова его встревоженные мысли обратились к вилланам.
«Почему они, чёрт их возьми, удрали из своих лачуг? Женщины и дети клялись, что им ничего не сказали. Дьявольщина! Я собственноручно вздёрну не менее полудюжины, и в первую очередь Бартелеми, Итье и кривого Франсуа…»
Он колебался между мельниками Раулем и Пьером. Оба были силачами, выносливыми в работе и могли держать на вытянутой руке двухсотфунтовый мешок зерна… И всё же одного из них необходимо было повесить: Робер подозревал, что братья поддерживают среди крестьян всякие вредные мысли.
Внезапно весенний ветер наполнился отдалённым гулом. Хозяин замка снова выглянул в окно. Плохо вымощенная дорога по-прежнему была пуста, но до ушей Робера доносился глухой рёв голосов. Земля
