чемоданчик он уже видел. Кейс, без сомнения, принадлежал Таллеру, о чем свидетельствовала поперечная царапина в левом углу крышки. Карташов заметил, как Одинец тоже зырнул по кейсу напряженным взглядом.
Вечер прошел спокойно. Ужинали по семейному, и Карташов даже себя ругнул за давешние сомнения насчет Брода. После ужина они с Одинцом сыграли несколько партий в нарды и дважды выходили на балкон перекурить.
Когда Карташов уже лежал в постели, Одинец с полотенцем через плечо вышел из комнаты. И Карташов, естественно, не мог видеть, как Одинец, сунувшись в ванную, и обнаружив там Брода, сменил курс и, крадучись, вошел в комнату Вениамина. Зайдя туда, он вгляделся и подошел к бельевому шкафу. Кейс, с которым Брод вернулся из таинственной отлучки, лежал на средней полке рядом с другим, принадлежим Броду кейсом. К его удивлению, замки были открыты и Одинец приподняв крышку чемоданчика, увидел тугие пачки долларов, перетянутые тонкими резинками. Отдельно, в целлофановом кульке, поблескивал желтый металл. Осторожно прикрыв дверцу шкафа, Одинец вышел из комнаты.
Когда он вернулся, Карташов уже посапывал.
— Мцыри, ты уже спишь?
— Нет еще, только собираюсь.
— Как ты думаешь, куда ходил Брод?
— Здесь может быть миллион версий и одна из них самая вероятная — экстренный визит к женщине.
— Возможно. Если завтра, никто не исчезнет, давай проведем рекогносцировку на местности. Посмотрим, где фурычит подпольный водочный завод…Как эта фирма называется?
— Кажется, 'Голубая лагуна'.
— Неплохо звучит для конторы, спаивающей всю Москву круткой.
…Утром Одинец переговорил с Бродом и попросил «добро» на выезд в город. Вместе с Карташовым. Версия: во-первых, приодеться к зиме и, во-вторых, отвезти Мцыри на Поклонную гору. В музей Великой Отечественной войны…
Они выехали на «шевроле». Первую остановку сделали возле фирменного магазина «Связь-инвест», где купили несколько пейджеров. И там же их зарегистрировали и получили для каждого свой абонентный номер. Затем они подъехали к метро и Карташов, как и накануне, не подходя близко к Татаринову, спросил у него — может ли тот на час отлучиться?
— Конечно, — завертел головой Татарин, — но если нагрянут те, мне не сдобровать…
— Скажешь, что забрали в милицию… для проверки, вернее, для идентификации личности…
— Тогда поехали!
Но перед тем как погрузить Татарина в машину, Карташов подошел к продавщице книг и попросил ее, в случае приезда «шестерок», подыграть — мол, был рейд и калеку забрали в милицию…
От метро «Алексеевская», по проспекту Мира, они направились в сторону ВДНХ. Бывший десантник, а теперь инвалид первой группы Иван Горелов, сидел возле второго турникета. В отличие от Татарина, этот парень был без единой конечности. Он сидел в бушлате, в голубом берете, на изгибе которого красовалась эмблема ВДВ. Горелов напоминал нахохлившуюся птицу. На плечах бушлата, где раньше были погоны, теперь лежала снежная крошка.
Они подошли к нему и положили в коробку две купюры по двести рублей. Народу вокруг было немного и вряд ли кто обратил внимание на подошедших к инвалиду двух молодых мужчин. Одинец спросил:
— Не холодно, Ваня, тут сидеть?
— А ты сам посиди, тогда узнаешь, — Горелов завелся с пол-оборота.
— А как насчет того, чтобы погреться? — Одинец указал на рукой на «шевроле». — Там уже ждет тебя твой коллега, может, поговорим?
— Гуторь тут, зачем лезть в машину?
— Для большего понимания…Мцыри, бережно берем ветерана и несем в тачку.
— А если я не хочу? — запротестовал калека. — Если мне тут хорошо…Перестаньте, я буду сейчас орать…
— Несем! — повторил Одинец и хватко взялся за отсыревший бушлат.
В машине было светло и тепло. Когда Горелов оказался в «шевроле», и увидел
Татаринова, он перестал ершиться и беззлобно молвил:
— А мне, в принципе, все равно, где болтаться — в прорубе или на веревке… Мы, обрубок, кажется, с тобой знакомы? — обратился он к Татарину.
— Однажды рядом сидели, когда в ангаре определяли калек на работу.
— ОМОН?
— Он самый!
Второго однорукого парня они забрали возле метро «Чкаловское». Его звали Денисом Бурлаченко — бывший «чеченец», раненый в первый же день вторжения в Чечню.
Игоря Каркашина, который попрошайничал у 'трех вокзалов', нести не пришлось. Одинец доходчиво объяснил ему суть дела и он сам, с помощью костылей, направился на стоянку.
— Учтите, — предупредил он, не выпуская изо рта сигарету, — если кому-то ваши дела не понравятся, объясняться будете сами.
Но когда Каркашин оказался в компании таких же, как сам, тон разговора у него повеселел.
— Привет, крабы! — сказал он и бросил вперед себя костыли. Татаринов с Бурлаченко протянули свои руки, а сзади его подсадили Одинец с Карташовым.
Импровизированное совещание они провели в южных пределах парка «Сокольники», у Егерского пруда.
Карташов остался за рулем, Одинец из кабины перебрался в салон. По предварительной договоренности с Татарином, объяснить ситуацию своим товарищам по несчастью должен был он. Но как это бывает с людьми, долго не общавшимися на нормальном человеческом языке, Татаринов начал речь с крутого мата. Однако его никто не перебивал.
Одинец устроился у перегородки, отделявшей кабину от салона, курил и одним глазом поглядывал через лобовое стекло.
— Тут разговор короткий, — продолжал между тем Татарин, — или мы будем продолжать мантулить на эту плесень, или скажем, наконец, свое спецназовское слово. Лично мне все это окуенно надоело. Я каждый день молю Бога и родную мать, чтобы они меня родили заново…
Горелов сидел, потупив взор, слизывая с губ падающие с берета капли тающих снежинок.
— Так, что ты, ОМОН, предлагаешь? — спросил он. — И кто эти люди? — кивок в сторону Одинца.
— Это наши братаны. Они так же, как мы, ненавидят беспредел и собираются безвозмездно нам помочь. Так, лейтенант?
— Беспредел я люто ненавижу, — живо откликнулся Карташов.
— А что такие, как мы, крабы могут сделать? — спросил Бурлаченко.
— Мы свободно своих притеснителей можем взять за письку и тряхнуть до смерти, — пояснил свою светлую мысль Татарин. — Кто из вас знает молитву 'Отче наш'? Не знаете, безбожники! А кто знает, сколько стоит то, что мы с вами каждый день испытываем на собственной шкуре?
Одинец решил внести ясность.
— От вас, братцы, требуется единственное — очень хорошо уяснить для себя ситуацию. Чтобы потом не каяться, что поторопились, и что-то не то сделали. Поэтому я спрашиваю: считаете ли вы, что из вас сделали форменных рабов?
— Хуже! — откликнулся Горелов. — Мы рабы не господ, а черных подонков. Головорезов, которые держат нас в страхе и подачками в виде сигарет и хреновой водяры. Лично я уже окончательно отравился сивухой, мотор ни черта не тянет…
— Какое количество людей вы можете привлечь? — поинтересовался Карташов.
— Как минимум полвзвода… Рыл 12–15, - за всех ответил Горелов.
— Ты, Серый, моих людей знаешь, — сказал Татаринов. — Они пойдут на все, вплоть до уничтожения Алиевского выводка… Однозначно, всего, без исключений…
— Мы тоже пойдем, — поддакнул Бурлаченко.
