видел, что затемненный парень выделяется среди других и слишком близко его рука находилась к откинутой поле пиджака.
— Ты не забыл отжать предохранитель? — ответил Шедов любезностью на любезность.
Они дошли до угла и повернули направо, в сторону холла, который им еще предстояло пройти. В холле находились еще четверо крепких парней. Двое стояли у самых дверей, и двое других — у столика, на котором Голощеков оставил свой газовый «вальтер». Однако ему никто не предложил забрать его назад.
Послышались торопливые шаги, они приближались и Шедов негромко сказал: «Видимо, Раскол забыл что-то важное нам сказать…» И действительно, Расколов, не удостоив вниманием Шедова, подошел к Голощекову и встал лицом к лицу. Полы его пиджака были расстегнуты, на лацканах серебрилась дорожка из сигаретного пепла, галстук доходил ему почти до колен.
— Сделай, Раскол, одолжение, отвали на пару шагов, а то дышать нечем, — Голощеков, демонстративно отвернулся.
Расколов побагровел, словно до инсульта остались считанные мгновения.
— Закрой щель, — сказал он, и притрись к тому, что я сейчас скажу…Вам с Арефьевым выделено господом Богом всего двадцать четыре часа, после чего вас ждут гробовая доска и вечное блаженство. Понял или повторить по-китайски?
Голощеков демонстративно, свободной рукой, вытащил из кармана мобильник и набрал номер Арефьева. Ответила Злата, голос расстроенный. Он не стал отключаться и громко, чтобы слышали все, сказал: «Злата, передай Герману Олеговичу, что мы заканчиваем визит к господину Расколову. Деньги вручили и, в принципе, нашли с ним общий язык…»
Голощеков, взглянув на Шедова, направился на выход. Однако самым опасным местом мог оказаться участок между крыльцом и воротами. Их свободно могли застрелить из любого окна, хотя и не без риска для тех, кто ждал их у калитки.
Шедов чувствовал, как у него под мышками текут струйки пота, а во рту — ссыхается горячий песок. Он сглотнул горечь и бросил взгляд на здание, откуда только что они вышли. На фронтоне, украшенном лепниной, он прочитал год постройки особняка — 1936.
Когда они уже вплотную подошли к калитке, за воротами послышался автомобильный сигнал. Створки кованных ворот медленно раздвинулись и на территорию въехал серебристый «ровер-800» типа «хэтчбек». Внимание Шедова вдруг привлек овал человеческого лица, мелькнувший в бликах затемненного лобового стекла. Шедов мог поклясться, что это лицо он раньше уже видел.
Едва они успели переступить порог калитки, как охранник в камуфляже с силой ее захлопнул. Такая бесцеремонность как бы лишний раз показывала бессилие расколовской челяди. Но буквально через секунду все это стало малозначительным: взрыв прогремел с такой силой, что чечевицеобразные плафоны светильников на столбах, подобно бабочкам, опали на землю, а бежавших к машине Голощекова с Шедовым бросило на землю и несколько метров волокло по выщербленному асфальту.
К ним подкатила «хонда» и выскочившие из нее Зинич с Брониславом помогли им подняться и залезть в машину.
Несмотря на переполох, у Шедова из головы не выходил тот самый искаженный стекольными бликами образ, который он увидел в машине, въезжающей в ворота расколовского особняка.. Отдышавшись и закурив сигарету, он рассказал Голощекову о своем смутном видении.
— Как ни странно, то, что я там увидел, очень похоже на вашего финансиста… Гришу Коркина…
В салоне наступила навязчивая тишина. Несколько раз кашлянув в кулак, Голощеков сказал водителю:
— Паша, сворачивай направо, заедем к нам в офис, а потом в Опалиху, к шефу, — больше помощник не проронил ни слова.
В офис они направились с Зиничем. Последний остался внизу с охраной, а Голощеков поднялся на шестой этаж. Секретарша была на месте, и он у нее спросил — когда она последний раз видела Коркина? Оказалось, что тот в последние дни на фирме не появлялся.
Голощеков подошел к двери кабинета финансиста и нажал на ручку. Дверь открылась. Его интересовали два верхних ящика в рабочем столе Коркина. Голощеков, усевшись в кресло, стал проводить им тщательную ревизию. Делал выписки и снова листал. Затем он достал с полки толстую папку, на которой было написано: «Бухгалтерский отчет за 1999 год». Особый интерес у него вызвали два неподшитых документа. И по мере того, как он углублялся в их изучение, на лице появлялись разного рода выражения — от настороженности до глубокой растерянности.
Голощеков сделал звонок в Департамент лицензий при московской мэрии и, представившись помощником депутата Госдумы Кузьминой, занимающейся вопросами малого бизнеса, получил необходимую информацию.
После того как все бумаги легли на место, он попытался «порыться» в компьютере. Однако то, что он искал, требовало времени и большего опыта в поисках такого рода информатики. Вытащив из процессора дискету, и взяв из ящика стола четыре других, он вышел из кабинета.
Через тридцать минут они с Шедовым приехали в Опалиху. У Арефьева только что побывал врач — не ободривший и не открывший всей правды о его роковой болезни. Однако после ухода Камчадалова, он поднялся с постели и облачился в свой старый махровый халат. Дренаж, по-прежнему присосавшийся к правому боку, заставлял его осторожно передвигаться и не делать резких движений.
Когда Голощеков с Шедовым вошли в дом, лицо Арефьева просветлело. Злата постаралась: на столе задымились глиняные горшочки с чахохбили, на большом блюде аппетитно розовели тонко нарезанные ломтики лососины с хреном и оливками. Глаз радовала гора фруктов, возвышающаяся на большом фарфоровом блюде. Когда все уселись за стол, хозяин сказал:
— На девятнадцать часов у меня назначена встреча с членами координационного Совета, а сейчас рассказывайте, как вас встретил Расколов…
После того как фабула визита к Расколову была изложена, Арефьев резюмировал:
— Нам, наверное, легче договориться с Генеральной прокуратурой, чем с этим грязным субъектом.
Голощеков смотрел на шефа и заранее жалел его. Он понимал, как больно ударит по нему вероломство Коркина.
Помощник переглянулся с Шедовым, словно советуясь — сейчас начинать неприятный разговор или отложить до утра? Шедов опустил голову и Голощеков, внутренне собравшись, начал говорить:
— Скверные вести, Герман Олегович…Как бы это сказать…
— Прямо и руби. Что там у тебя стряслось?
— К сожалению, у нас…Подставил фирму не Вахитов, грех на Коркине…
Арефьев беззвучно положил вилку на скатерть, продолжая держать в другой руке длинный с серебряной ручкой нож.
— Повтори, что ты сказал, — за столом наступил ледниковый период. Арефьев, не поднимая глаз от тарелки, напрягся, словно ожидая выстрела в затылок. — Повтори, что ты сказал…
— Когда мы сегодня под стволами пистолетов уходили от Расколова, на территорию въехала машина, и Виктор…
— Подожди, пусть расскажет сам Виктор, — Арефьев взглянул на Шедова. — Ну, что там произошло?
Шедов ковырялся в тарелке и не сразу начал говорить.
— Я увидел в машине, которая въезжала во двор дома Расколова, вроде бы знакомое лицо, но сразу не мог сообразить, кому оно принадлежит. Вернее, догадался-то я сразу только не мог в это поверить…Мало ли, обман зрения, я ведь Коркина не так часто видел…
— И это все? — как будто Арефьеву полегчало, слишком неубедительными показались обвинения в адрес его финансиста.
Снова заговорил Голощеков.
— Сначала я тоже подумал, что Виктор в той стрессовой ситуации неадекватно воспринимал происходящее, однако…
— Да не тяни ты резину! — Арефьев в сердцах бросил на стол салфетку. — Мне надо наверняка знать — да или нет. Надеюсь, вы представляете, какие могут быть последствия и для него и для нас с вами. И,
