было, — Воробьев сел на место.
— Теперь о наших финансовых потерях, — Голощеков всмотрелся в лица присутствовавших, кое-кто из них сидел, опустив глаза… — К сожалению, мы понесли колоссальные убытки — два миллиона долларов. По договору с заказчиком, в случае утраты передаваемых денег по нашей вине, мы обязаны компенсировать потери в течение десяти календарных дней. После этого каждый просроченный день нам будет стоить шести процентов от обозначенной суммы. Вот и считайте…
Заговорил Арефьев:
— Какие это деньги, не мне вам объяснять. Но как бы там ни было, завтра вся сумма должна быть в Швейцарии, в руках получателя. Мы о нем ничего не знаем и всю ответственность несем перед лицом, передающим валюту. И, как уже сказал Голощеков, если в течение десяти дней не рассчитаемся с клиентом, можем потихоньку отправляться на ближайшее кладбище подыскивать себе вечное место жительства… Кстати, Гриша, — обратился Арефьев к сидящему в торце стола рыхлому человеку, с большими на выкате глазами, — если понадобится, сколько мы можем собрать налички?
Финансист Григорий Коркин закрыл глаза и беззвучно зашевелил губами. Такая неприятная у него привычка, которая, между прочим, не мешает ему производить бухгалтерские расчеты с быстротой компьютера…
— Поднатужившись, мы можем собрать от силы 500 тысяч долларов…Ну, может быть, семьсот, но это предел…
— Все слышали? — в глазах Арефьева шелохнулись льдинки. — А кого это волнует — предел это или не предел…По договору мы отвечаем своей недвижимостью, которая вплоть до пепельницы зафиксирована в этом договоре. Значит, через десять дней все это, — Арефьев взглядом очертил пространство кабинета, — может за милую душу пойти с молотка? Мы этого хотим? Думаю, что нет…
Блондин, с атлетическими плечами, по фамилии Смирнов, согласно кивнул. Другие акционеры не проявили никакой реакции.
Арефьев взглянул на Воробьева.
— Как ты, Вадим, объяснишь, почему именно нас, в определенный час и в определенном месте, с бортом полным денег, так дешево фраернули?
Шеф безопасности, выдержав суровый взгляд своего президента, не стал тянуть с ответом. Он прекрасно понимал, что все, что связано с безопасностью в фирме, лежит на его совести.
— О том, что касса отправляется в «Домодедово», знали вы, Георгий Иванович — взгляд в сторону Голощекова — я, Гриша Коркин и, пожалуй, все… Впрочем, в курсе еще был Дима Орлов, но у него теперь не спросишь.
— А другие охранники? Водитель?
— Это исключено на сто процентов! Мы никогда заранее не оповещаем ни о сути задания, ни о маршруте, ни тем более о времени. Ребята тысячу раз проверенные…
— Но, согласитесь, чудес не бывает, — у Арефьева на лбу вздулась вена.
Двое, угрюмо молчавших акционеров, встали со своих мест и направились к выходу. Арефьев бросил им в спину реплику: «Пока об инциденте прошу не распространяться».
— Но об этом уже сообщили «Эхо Москвы» и «Маяк», — сказал Голощеков. — Правда, информацию подали без деталей, в общих чертах.
— Это их дело, — Арефьев вытащил из кейса упаковку «Севредола» и одну таблетку положил под язык. Когда наркотик начал подавлять боль, Арефьев заметно приободрился.
— Пошли! — он поднялся из-за стола и направился к двери.
Впятером: Арефьев, Голощеков, Воробьев, Коркин и примкнувший к ним Смирнов, вышли из кабинета и, пройдя два лестничных перехода, спустились в подвал. В квадратной без окон комнате стоял большой морозильник с откидной крышкой. Воробьев поднял ее и подошедшие увидели лежащего в скрюченной позе довольно еще молодого, но уже охваченного холодом смерти человека.
Он был в черных джинсах, кроссовках, в тонкой кожаной куртке, с отчетливыми пятнами крови. В одном месте, возле молнии, с трудом можно было рассмотреть два отверстия, по-видимому, оставленных пулями.
— Щенок, — сказал Арефьев, — на вид больше двадцати пяти не дашь. Вы проверили его карманы?
— Я вам уже говорил — сигареты, зажигалка и две запасных обоймы, — негромко сказал Воробьев.
— Осмотрите еще раз, может, найдете какую-нибудь зацепку.
— Это лишнее, — вдруг проговорил стоявший за спиной Арефьева Смирнов, — вне всякого сомнения, это труп бандита Фуры, из великолукской бригады. Он на своей «хонде» часто бывал на наших бензозаправочных станциях и мои люди хорошо его знают.
Арефьев обернулся к Смирнову.
— А если это ошибка? — спросил он.
— Не думаю… У Фуры на правой кисти наколка…Изображение обнаженной девицы в шляпе, сидящей верхом на пистолете…
Воробьев отвернул манжет куртки, которая была на Фуре. Татуировка, несмотря на то, что покрылась изморозью, хорошо считывалась.
— Что теперь? — неизвестно к кому обратился Коркин. Он явно нервничал, очевидно, вид мертвого человека в холодильнике вызвал в нем страх и подкатывающую к горлу дурноту.
В помещении наступила тишина, которую нарушил громкий хлопок — это Арефьев резко захлопнул крышку холодильника.
— Но если информация исходила не от нас, то от кого? — Арефьев по очереди заглянул каждому в глаза.
— Бортмеханик будет в Москве только послезавтра, — сказал Воробьев и этим как бы указал направление, в котором надо двигаться в поисках продажного информатора. — Это не наш человек, его назначили те, кому мы передаем за границей бабки.
— Однако это не снимает с нас ответственности. Если бы все случилось после того, как мы передали ему деньги…Идемте все ко мне, — Арефьев быстрым шагом вышел в коридор и направился в сторону лестничной клетки.
В кабинете он вытащил из бара бутылку «Метаксы» и один фужер, который наполнил до половины коньяком. Затем вызвал секретаршу и велел ей принести пять бритвенных лезвий. Вскоре она вернулась и положила на стол несколько конвертиков «Невы».
— Это все, что я нашла в старых запасах, — сказала секретарша и вышла из кабинета.
Арефьев снял пиджак, повесил его на спинку кресла. Засучил рукав рубашки.
— Возьмите каждый себе по лезвию, и делайте, как я, — и Арефьев незаметным движением чиркнул себя по руке. На коже появилась красная полоска.
Коркин не верил своим глазам. Смирнов, все свое внимание сосредоточил на зажатой в руке сигарете, которая мелко вибрировала. Голощеков и бровью не повел — взяв со стола лезвие, стал его распечатывать.
— У меня нет другого способа доказать вам свою непричастность к случившемуся…и вашу, кстати, тоже, — Арефьев подвинул к себе фужер и сдоил в него несколько капель крови.
Коркин побледнел и не сразу справился с бритвой. Он еще не отошел от увиденного в морозилке.
Арефьев первым пригубил фужер, после него — Смирнов. За ним Голощеков с Воробьевым. Начальник службы безопасности попытался все свести к шутке «А если у меня СПИД?», но на нее никто не отреагировал. Сделав глоток коньяка, Воробьев нарочито не спеша закурил. Однако Коркин чуть было не испортил процедуру: он не смог справиться с рвотными позывами и после пригубления коньяка побежал в угол, где стояла корзина для мусора. Арефьев пришел ему на помощь: плеснул в большой фужер водки и протянул финансисту.
— Вот теперь знаем — мы все чисты друг перед другом…А если нет, во что, правда, мне не хочется верить, каждый будет платить кровью, — Арефьев был невозмутим. Он наложил на ранку клочок газеты, а саму руку, согнув в локте, прижал к груди…
Дальше разговор пошел по конкретным направлениям. От Воробьева Арефьев потребовал немедленного взятия под контроль квартиры и телефона бортинженера, улетевшего в Женеву. Смирнова
