Собор под председательством кардинала-легата Ромена де Сент-Анжа ограничился тем, что собрал досье на обоих противников и выпроводил графа Тулузского, отложив решение на отдаленный срок. Как и в те времена, когда легаты отказались выслушать оправдания Раймона VI, прелаты Буржского собора искали всего лишь легального способа обвинить Раймона VII, не выслушав его. Нельзя было давать ему публично подтвердить те гарантии, которые Церковь от него требовала и которые он готов был выполнить. Епископы сомневались в чистоте его веры, а король не хотел рисковать потерять свои права на Лангедок вместе с правами Амори.
Таким образом, сентенция об отлучении Раймона VII, графа Фуа и виконта Безье прозвучала в отсутствие заинтересованных лиц 28 января 1226 года. В это же самое время Амори де Монфор продал королю Франции свои права и титулы, и король наконец стал легитимным хозяином Лангедока, при полном согласии Церкви исключив настоящих сюзеренов.
На этот раз речь шла не о крестовом походе, объявленном с церковных папертей и с высоты соборных кафедр. Крестовым походом все это лишь именовалось, на самом же деле король Франции шел на провинцию завоевательной войной, а создание легального повода для завоеваний потребовало от него более или менее утомительных дипломатических демаршей. Вполне возможно, что вся эта торговля присягами, полученными, предложенными, отвергнутыми и проданными, сама по себе не имела никакого значения и даже будучи санкционирована Церковью, лишь подтверждала права сильнейшего. И вовсе не ненависть к ереси заставила короля требовать церковной поддержки, как моральной, так и финансовой. Он не принял крест, пока не вырвал у папства официального признания своих полных и безоговорочных прав на южные земли. Он пытался давить на Церковь, как Церковь давила на него.
Для этой завоевательной войны Людовик VIII намеревался извлечь все выводы, обещанные Церковью солдатам Господа, а также добиться церковных субсидий. С такими козырями на руках ему удалось собрать внушительную армию. Несмотря на большую численность, блестящую экипировку и сильный корпус рыцарей, армия не отличалась ни единством, ни особенным энтузиазмом. Став личным делом короля, Лангедокская кампания уже не вдохновляла ни фанатиков, ни честолюбцев. Чтобы заставить баронов принять крест, король был вынужден пригрозить тяжким наказанием тем, кто откажется выступить. Даже клир был недоволен, поскольку его обязали отдать на крестовый поход десятую часть своих доходов.
Король принял крест в январе 1226 году, а в июне его армия выступила в поход. Она выглядела более сильной и многочисленной, чем та, что высадилась на берег Роны в 1209 году и двинулась на Безье. Ее приближение повергло население в такой ужас, что граф Тулузский, хотя и полный решимости защищаться, должен был отдать себе отчет, что проиграл.
Людовик VIII, инициатор бойни в Марманде, не мог вызвать у южан ни доверия, ни уважения. При всей своей набожности он снискал себе репутацию человека жестокого. Узнав о том, что его армия выступила весной 1226 года, многие южные сеньоры поспешили покориться. И среди них были такие, как Понс де Тезан, Беранже де Пюисерье, Понс и Фротар д'Оларг, Пьер-Раймон де Кортейан, Бернар-Отон де Лорак, Раймон де Рокфей, Пьер де Вильнев, Гильом Мешен и другие. Эракль де Монлаур и Пьер Бермон де Сов (зять Раймона VI) специально для этого даже отправились в Париж. Все эти сеньоры принадлежали к знати, верной графам Тулузским; их имена были в списках сопровождавших Раймона VI на Латеранский Собор, они восстали против власти французов при Раймоне VII. Бернар-Отон де Лорак (он же Ниор) был еретиком и спустя несколько лет понес за это жестокую кару, и однако он написал Людовику VIII (или его заставили написать): «Мы жаждем укрыться под сенью крыльев вашего мудрого правления». Надо было бы быть очень наивным, чтобы поверить подобным проявлениям лояльности.
Узнав о том, что королевская армия двинулась в поход, города стали присылать депутации с уверениями в верности королю. Сначала Безье, потом Нильс Тюилоран, Кастрес; затем – во время осады Авиньона – Каркассон, Альби, Сен-Жиль, Марсель, Бокэр, Нарбонна, Гермес, Арль, Тараскон и Оранж. Этот перечень весьма красноречив: только террор мог вызвать такой град изъявлений покорности. Города, ненавидевшие французов и очень ревностно относившиеся к своей независимости, не могли иметь никакого желания укрыться под сенью королевских крыл. Просто они помнили Безье и Марманду.
Граф Тулузский, далекий от мысли сдаться, собрал самых верных вассалов, в первую голову Роже- Бернара де Фуа и Раймона Тренкавиля, и попросил помощи у германского кузена, Генриха III Английского, и Юга X Лузиньянского, графа де ла Марш, сына которого он прочил в мужья своей единственной дочери. Граф де ла Марш не осмелился пойти против короля Франции, а Генрих III под угрозой отлучения ограничился тем, что набросал проект союзного договора. Получилось, что Раймон VII мог рассчитывать только на Тулузу и на армию, очень ослабленную после того, как ее оставили бароны, покорившиеся французам. Он крепко надеялся на то, что они вернуться, когда уляжется первый страх.
Королевская армия стала под Авиньоном, который, заявив о своем послушании, отказался ее пропустить. 10 июня король, «в отместку за оскорбление армии Христовой», поклялся не сходить с места, пока не возьмет город, и повелел готовить военную технику. Авиньон решил держаться. Более того, будучи имперским городом, он вовсе не собирался позволять французскому королю диктовать себе законы. Массивные стены города охранялись многочисленным ополчением и сильным гарнизоном рутьеров. Авиньон защищался так отчаянно, что через два месяца все еще можно было сомневаться в исходе предприятия. И пока голод, эпидемии, стрелы и каменные ядра из стана осажденных и атаки армии графа Тулузского с тыла изматывали королевских солдат, сам король принимал депутации южных городов и замков, которых вынуждали сдаваться присутствие крестоносцев и страх перед резней. Прелаты, в особенности Фульк и новый епископ Нарбонны Пьер Амьель, вели с ним переговоры о предварительной сдаче, обещая мир и милосердие со стороны короля.
В Каркассоне консулы и перепуганное население прогнали виконта Раймона и графа Фуа. Граф Прованса явился под осажденный Авиньон испрашивать поддержки у короля. Нарбонна, где католическая партия была всегда сильна, Кастр и Альби сдались еще до приближения королевской армии. И тем не менее Авиньон держался с честью, и его защитники даже атаковали лагерь неприятеля. В армии крестоносцев нарастало недовольство, и некоторые бароны, среди них граф Шампанский и герцог Бретонский, объявили о своем желании вернуться домой.
Тибо Шампанский оставил короля задолго до конца осады, как только закончился его карантен. В блокированном городе начался голод, и легат Ромен де Сент-Анж повел переговоры о капитуляции. После трехмесячной осады Авиньон сдался и должен был принять условия победителей: освобождение пленных, уничтожение крепостных валов и разрушение всех укрепленных зданий, а также солидные денежные контрибуции. Никогда и никто еще так не обращался с крупным свободным имперским городом, имевшим репутацию неприступного. Фридрих II безуспешно пытался опротестовать перед папой подобное посягательство на свои права. Король с этим не посчитался и оставил в городе свой гарнизон. Капитуляция Авиньона была большой удачей для королевской армии: через несколько дней половодье Дюрансы затопило место, где стоял лагерь крестоносцев.
Удача была тем более ощутимой, что города Альбижуа и Каркассе, сдавшиеся лишь теоретически, поскольку король застрял в Авиньоне, теперь открывали перед ним врата и без разговоров принимали все его условия. Падение Авиньона, одного из крупнейших галльских городов, произвело в стране почти такое же впечатление, как падение Тулузы.
Король занял Бокэр, а потом, без единого выстрела – все города вдоль дороги на Тулузу, от Безье до Пюилорана. Пред Тулузой он остановился. Столица Лангедока не выслала ни гонцов, ни депутаций, а граф
