— Озеро! — Девушка всхлипнула. — Я боюсь, я с вами лучше пойду!
— Нет уж, не надо! Если ты всерьез разболеешься, нам придется сворачиваться, раньше срока в Москву возвращаться, билеты как‑то менять, — в голосе Бориса сквозило раздражение. — Сиди уже, лечись.
— Ой, Боречка, ты только не злись! — Губы Квятковской задрожали, она явно с трудом сдерживалась от плача. — Я не хочу быть обузой, я останусь! Вы идите, идите! Ведь к вечеру вернетесь, да?
— Естественно, Динь, — обняла подругу за плечи Лена. — Даже раньше. Хотя… — она задумчиво посмотрела вокруг. — Знаете, я, пожалуй, тоже останусь. Не стоит нам бросать кого‑либо в одиночестве, беда может случиться, я это чувствую.
— Опять твои бредни! — скептически фыркнул Борис.
— Боря, повежливее, будь так любезен, — Тарский подошел к Лене и заботливо поправил выбившуюся прядь. — Я тоже ничего такого не ощущаю, но Леночке верю безоговорочно. И готов составить девушкам компанию.
— Ой, а зачем вам двоим оставаться? — оживилась Дина. — Пусть Антоша побудет со мной, а ты иди, Леночка, ты же так хотела!
— Это было бы здорово, — едва сдерживая улыбку, Осенева повернулась к своему воздыхателю: — Ты как, Антон?
Попавший в безвыходное положение Тарский лихорадочно соображал, как поступить. Но лихорадка обычно сопровождается бредом, поэтому и мысли в голове Антона собрались бредовые, и вели себя эти мысли самым беспардонным образом. А одна особо распоясавшаяся особь выдала такое, что заставило Тарского покраснеть. Он уже и забыл, как это бывает. А вот уши, оказывается, помнили и с энтузиазмом запламенели кумачовыми стягами.
— Что с тобой, Тарский? — заржал Венечка, щелкая пальцем по алым полотнищам. — Ты застеснялся или разозлился?
Пришлось из всего бреда наспех выбрать самый правдоподобный и импровизировать. Антон покачнулся, закрыл на пару секунд глаза, затем открыл и недоуменно посмотрел вокруг:
— А? Что? Ты что‑то сказал? Прости, я не расслышал, мне почему‑то вдруг стало очень жарко, даже сердце зашлось.
— Тогда тем более тебе следует остаться вместе с Диной, — Осенева с тревогой вглядывалась в лицо Антона. — Ты странно выглядишь, у тебя, похоже, жар. Неужели и ты простудился?
— Нет, это что‑то другое, — вдохновенно врал Тарский. — Словно мгновенная, опаляющая изнутри, вспышка. Все уже прошло, я бы с удовольствием пошел с вами, но если Диночка просит…
— Прошу, очень прошу! — Дина умоляюще сложила руки на груди.
— Тогда я останусь.
— Ну вот и славненько, — одобрительно хлопнул ладонью по плечу Антона Плужников. — А мы пойдем.
Отправились налегке, взяв с собой лишь самое необходимое: ножи, веревки, спички, кое‑что из еды, компас и тому подобное.
Уходя от импровизированного лагеря, Лена все время оглядывалась. Она могла бы поклясться, что видела, как над стоявшими на берегу двумя фигурами концентрируется тьма…
— Что ты все крутишься? — ехидно подтолкнула ее локтем Нелли. — Сама ведь оставила Антона с нашей тихоней, а теперь жалеешь, да?
— Нель, посмотри туда, ты ничего не замечаешь? — Тревожное выражение лица Осеневой заставило ее спутницу посерьезнеть.
Симонян остановилась, с минуту всматривалась в оставшуюся парочку, затем пожала плечами:
— Ленка, не дури. Что я должна замечать? Дина, Антон, озеро, избушка — ничего необычного. Кроме твоего поведения.
— Девчата, не отставайте! — недовольный голос Вадима дернул их за уши. — Так мы далеко не уйдем.
— Все‑все, бежим.
Глава 4
— Ну, Венечка, ну удружил! — ворчал Борис, мрачно стегая срезанным прутиком кусты, мирно дремавшие вдоль тропинки. — Чтобы я еще хоть раз послушал тебя — нет уж, увольте! Теперь выбор маршрута будет прерогативой более адекватных людей.
— Это чьей же? — Путырчик моментально завелся и, взревывая движком, забегал вокруг Бориса.
— Моей, к примеру, или Вадима. Да девчата наши — и те…
— Что значит — «и те»? — Крепкий кулачок Нелли, ткнувшись в подреберье, направил вдох Бориса куда‑то не туда, и бедняга закашлялся. Причем дуплетом, воздушные очереди шли и сверху и снизу.
Продолжать цапаться после столь пикантного соло господина Марченко участникам спора расхотелось. Да и цель их сегодняшней вылазки, речка с незатейливым названием Сейдъяврйок, равнодушно смотрела на приближающуюся группу.
— Зря, Бориска, ты на Венечку только что наезжал, — Ирина Плужникова восхищенно озиралась вокруг. — Неужели тебе безразлична красота здешней природы? Я, например, таких потрясающих пейзажей уже бог знает сколько лет не видела! Ты только посмотри, что за вид!
— Слушай, Ирка, — Марченко досадливо поморщился, — от твоего пафоса зубы сводит. Вот уж не ожидал от тебя! Хотя… — он покосился на Вадима, — твой романтичный настрой вполне объясним.
— Слушай, ты, — Плужников, вплотную приблизившись к ухмылявшемуся Борису, двумя пальцами ухватил того за нос. — Мне осточертели твои постоянные намеки. Если у тебя есть что сказать по поводу моей жены — говори. Причем глядя мне в глаза.
— Отпусти! — Борис хотел, вероятно, свирепо рявкнуть, но выдал поросячье крещендо. — Ты что себе позволяешь!
— Вадим, не надо! — С двух сторон на руках Плужникова повисли Ирина и Нелли. Хотя повиснуть получилось только у кругленькой Нелли, Иринин рост позволял ей достойно выглядеть рядом с почти двухметровым мужем.
Она укоризненно посмотрела на Вадима:
— Тебе не стыдно, а? Что ты вытворяешь? Ведешь себя, словно мальчишка‑второклассник.
— Ирусик, солнышко мое, не вмешивайся, — процедил супруг, все еще не выпуская пойманного за хобот Бориса. — Он сам напросился. А ну, говори, трепло, что конкретно ты имеешь в виду?
— Да что же это такое! — От возмущения у Лены все более‑менее вразумительные фразы рассыпались на осколки. — Вы!.. Совсем уже!.. Это!.. Чудь белоглазая!
— Что? — От неожиданности Вадим выпустил наконец покрасневший и распухший нос товарища и ошарашенно посмотрел на Осеневу. — Ты что мелешь? Какая еще чудь белоглазая? Это ты о ком?
— Да о тебе, медведь! Вон глазищи‑то какие, побелели от злости. И, главное, на пустом месте свару устроили! Вот вам и аномальность места — в Москве все дружили, а здесь без конца ругаетесь! Или это из‑за шамана? Местные ведь говорили, что нойда не любит туристов, что к нему надо приходить только с конкретной просьбой, а не так, ради любопытства, — Нелли хлопотала вокруг пострадавшего, пытаясь приложить к лиловому баклажану, красовавшемуся теперь в центре разъяренной физиономии Марченко, свою алюминиевую кружку.
Кружка попалась веселая, норовила не приложиться своим холодным боком, а наложиться на нос целиком. Отчего Борис приобрел вид злобного муравьеда, застрявшего хоботом в кружке.
