Но вот погас свет, заиграла одинокая скрипка, темноту прорезал голубой луч прожектора, и перед глазами Игоря ожил плакат, виденный им на заборе. Под куполом, на металлической площадке стоял человек. Он не взмахивал руками и не кланялся зрителям, чтобы вызвать аплодисменты. Он стоял, скрестив руки на груди и задумчиво опустив голову; и это как-то подходило к льющейся из темноты тихой музыке. Потом он снял с себя яркий халат и отбросил его, не глядя. Халат медленно падал, трепыхаясь, как на ветру; за ним следовал луч прожектора, и все увидели, что внизу нет сетки. А когда халат со слабым шелестом коснулся опилок на арене, Игорю сделалось холодно, по спине побежали мурашки.
Совсем тихо стало в цирке. Замолчала скрипка. Сейчас посыплется горох из барабанов и человек взмахнет руками, перед тем как… Но барабаны молчали. Не меняя позы — голова опущена, руки скрещены, — человек ступил на канат и пошел по нему медленными обыкновенными шагами, как ходят у себя по комнате. Вот он дошёл до середины каната и остановился. Сейчас-то уж наверняка ударят барабаны. Неужели будет делать сальто? Ведь внизу нет сетки и к его поясу не пристегнута веревка!.. Игорь съежился и напрягся, будто он сам стоял на канате.
Но барабаны опять не ударили, а гимнаст не стал кувыркаться и испытывать нервы зрителей. Вместо этого он снял подвешенную через плечо маленькую гармонику и заиграл. В луче прожектора горела осыпанная блестками гармоника, и так же, казалось, переливалась, журчала мелодия, замирала под темным куполом цирка.
И Игорь вдруг забыл — да, наверно, и все в цирке забыли, — что под ногами музыканта — тонкий зыбкий трос, а глубоко внизу на опилках арены лежит халат…
Уже ударили барабаны, уже зажегся свет, а Игорь даже не заметил, как музыкант спустился на арену. Он стоял в двух шагах от барьера, такой простой — в руке халат, через плечо гармоника — и кланялся.
На щеках артиста не было никакой родинки. Да и ростом он был намного ниже того мужчины.
Игорь потянул Симку за рукав:
— Пойдём…
Возле самого дома Игорю повстречалась Лера. В этом не было ничего особенного — Лера живет поблизости. Но сейчас она вышла из парадной Игоря.
— Ксения Ивановна сказала, что ты в цирке. Я уже хотела идти встречать тебя туда. Не подумай, пожалуйста… Я заходила как председатель отряда. Для тебя есть пионерское поручение.
У Леры были красные туфельки на немножко высоком каблучке и красная сумочка в руках. Синие глаза как всегда, чуть косили, — только на этот раз не насмешливо, а скорее сердито.
— Пойдём, я расскажу тебе все по дороге.
Она взяла Игоря за руку и потащила за собой.
— Понимаешь, в нашем доме живет одна женщина, пенсионерка. Но не старая, а просто у неё плохо двигаются ноги. Я познакомилась с ней потому, что её Катя — такая малявка из второго «В» — все за мной ходит. Так вот, у них испортилось радио, а дома нет мужчин. Приходил монтёр, сказал, что репродуктор никуда не годится, и ничего не починил. А ведь Катина мама не может сходить ни в кино, ни в театр. Для неё радио — это всё. Понимаешь или нет? Ты сам сделал реле защиты, а тут всего-навсего какой-то репродуктор! Неужели не исправишь?
Лера говорила так сердито, как будто он, Игорь Соломин, испортил этот репродуктор. Они прошли во двор соседнего дома, поднялись на второй этаж, и Лера нажала кнопку, под которой было написано: «К Фроловой — 3 раза».
Остроносая девчонка открыла дверь, да так и застряла на пороге, глядя круглыми глазами на Игоря. Игорь тоже смотрел на неё.
— Что такое? — спросила Лера. — Ты знаешь её, Соломин?
Ясно, знает. На девчонке то самое платье, с полинялыми полосками, в подол которого она спрятала белого котёнка. Да вот он и сам крадется по коридору боком, с поднятым хвостом.
— Мурлыня, — позвал Игорь.
Сбоку открылась узенькая дверь; из неё вышел толстый человек в пижаме, с полотенцем через плечо. Котенок испуганно прыгнул в сторону, шмыгнул под вешалку. Толстяк покосился на детей, недовольно сказал:
— Закройте дверь. Вечно устраивают сквозняки. — Он прошлепал ночными туфлями и скрылся в глубине коридора.
Катина мама сидела у окна в кресле, из которого сбоку выпирали пружины; рядом стояли прислоненные к стене костыли. Она распутывала моток разноцветных шерстяных ниток.
— Катерина, дай стулья. Садитесь, ребята. Спасибо тебе, Лерочка. И вам спасибо.
За что спасибо? Он же ещё ничего не сделал… Где этот репродуктор? Ага, вот он висит над комодом.
Игорь встал на шаткий табурет и приняли за дело.
Репродуктор действительно оказался хоть брось: диффузор порван, на регулировочном болтике забита резьба — никак не поймать нужное положение, — то получается писк, то хрип. Игорь даже вспотел. А тут ещё эта Катьку угощает какой-то подгорелой лепешкой, — видно, сама пекла. Он машинально ощупал карманы. «Эх, Симка-обжора. Слопал все конфеты, хоть бы одну оставил.»
Катя пошепталась о чем-то с мамой и Лерой, и те вдруг начали смотреть на Игоря такими глазами, что ему вовсе сделалось невмоготу.
Он провозился больше часа. В конце концов репродуктор стал работать, правда, с дребезжанием. На прощанье Катина мама долго держала руку Игоря и повторяла: «Спасибо вам, спасибо…» А когда он вышел на улицу с Лерой, та тряхнула кудряшками и сказала:
— Я знаю, как ты влез на кран, как спас котёнка. Но почему ты об этом не рассказал, Игорь? Вот ты, оказывается, какой…
Но какой, — она так и не объяснила, а немножко смутилась, и это было удивительно, потому что Лерка — такая задавака…
Она ушла, постукивая красными каблучками. А Игорь ещё постоял у ворот её дома. Мысли, перепутанные, как моток разноцветных ниток, что лежали на коленях у Катиной мамы, сразу влезли в голову. Лера… Ясно, она лучше всех девчонок в школе. Вот и о Фроловых беспокоится. Игорю вдруг стало неловко, будто это он виноват, что девятилетняя Катька сама печет какие-то оладьи, а комод у них обшарпанный и из кресла выпирает пружина…
Игорь не заметил, как наткнулся на встречного мальчишку.
— Ты куда прешь, балда! Ослеп?
Нет. Игорь не ослеп. Он хорошо видит широкие плечи и темные вихры мальчишки.
— Зачем ты отнял у девочки котёнка и бросил его в бадью?
— Какого котёнка? Ты что, по носу захотел?
Игорь отступил на шаг, опустил свою остриженную под бобрик голову и ткнул ею мальчишку в живот.
От неожиданного толчка тот упал, Игорь дал ему приподняться и опять свалил ударом в плечо. Мальчишка заорал:
— Ленька! Васька! Ко мне!
С противоположного тротуара бежали его товарищи. Игорь не стал их дожидаться. Пустился к своему дому и полез вверх по водосточной трубе. Мальчишки карабкались сзади. Но Игорь уже шел по карнизу. Последовать за ним ни один из трех не решился.
Игорь заглянул в свою комнату, встал на подоконник и тихо спрыгнул на коврик возле кровати, — если мама узнает, каким путём он иногда возвращается домой, все будет кончено — окно закроют намертво.
Дверь в столовую была приоткрыта. Оттуда доносился голос отца:
— Возможно, возможно. В этом есть что-то правильное. Но как вы практически представляете себе осуществление всего этого?
И сразу возмущенный голос мамы:
— Какая же мать согласится?..
— Подожди, Аксинья. Дело же не в этом. Продолжайте, Инна Андреевна, прошу вас.
Инна Андреевна?.. Ясно, она собиралась прийти. Что же там происходит? Звякнула крышка чайника, прошуршал мамин шелковый халат, — она пошла на кухню. Игорь на цыпочках приблизился к двери и заглянул в столовую.
В углу на столике стоял новый телевизор — сверкающий лаком, большой, — рядом с ним сидела Инна Андреевна, заложив ногу на ногу и охватив сплетенными пальцами колени, на ней было всегдашнее коричневое платье, но на этот раз с узеньким белым воротничком.
— … Вам, Виктор Фомич, не только как ученому, но и как техническому руководителю завода! Ведь вы же в первую очередь страдаете от плохой квалификации молодых рабочих! Вам должны быть понятны все выгоды такой системы. И дело не в том, как провести её в жизнь. Гораздо труднее убедить людей. Они боятся изменить что-либо в налаженном, установившемся! Вот же в некоторых школах ищут и находят. Ну и я ищу… А директор нашей школы, тот говорит: «Вы, товарищ Афонина, читаете ученикам газеты и журналы о достижениях рабочих — электриков, механиков. А какое это имеет отношение к уроку физики? Ведь есть, мол, твёрдая программа. Что скажут в гороно? Разве такие очерки утверждены для чтения в школе? А когда я предложила купить слесарный инструмент и пригласить инструктора — так он тянет, не решается.
Вошла мама. В одной руке она несла вазу с яблоками, в другой — торт.
— Инна Андреевна, милочка, умоляю вас, хотя бы ради воскресенья, не говорить обо всей этой технике. Ни к чему хорошему она детей не приводит. Не хотела вам рассказывать, но вижу — придется. Мой Игорь испортил рояль…
Отец сердито потер лысину.
— Да. Вынул зачем-то из него молоточек. Безобразная история… Чему вы улыбаетесь, Инна Андреевна?
— Извините. Я вспомнила случай, когда один мальчик тоже испортил рояль. Вырезал из него струны, чтобы сделать растяжки для модели самолета.
— Вот видите, к чему приводит ваша техника! — торжествующе воскликнула мама. — Значит, не только мой сын ведет себя неприлично, А что это за мальчик? Он из этой же школы?
— Это было очень давно. Мальчика звали Андрюша Туполев. — Инна Андреевна исподлобья взглянула на маму.
Родители молчали. Особенно смущенным казался отец; он опять потер лысину, пошевелил губами, но так ничего и не сказал.
Инна Андреевна продолжала улыбаться.
— Безусловно, это не метод — портить вещи. Но если к ребенку вовремя приглядеться, понять его, научить трудиться и уважать труд, тогда, может, не было бы и испорченных роялей, и многих других трудностей, нелепых препятствий, через которые приходилось пробиваться в науку тому же Андрею Туполеву.
И тут Инна Андреевна рассказала про реле защиты. Она так говорила об этом опыте Игоря, о его способностях, что мама даже прослезилась.
— Боже мой! У Игорька, оказывается, — талант! Да если бы я знала, для чего ему нужен молоточек…
Игорю сделалось неловко: в самом деле, стоишь тут и подслушиваешь, как шпион. Он вошел в столовую.
— Я ещё вчера поставил молоточек на место.
— Ты уже дома? — удивилась мама. — Что-то я не заметила, когда ты пришёл.
— Здравствуй, Игорь, — сказала Инна Андреевна весело. — Что же ты не здороваешься?
Мама смотрела подозрительно. Только ещё не хватает, чтобы она догадалась насчет окна! Игорь поспешил вернуться к разговору о молоточке:
— Правда, поставил, Инна Андреевна. Можете сами проверить.
