Лера и Нинка разом облегченно вздохнули, переглянулись и засмеялись.
Но Клим не находил здесь ничего смешного. Он подумал: «Надо учесть это, когда будем разводить костер».
Игорь, Симка и Славка шли впереди — разведывали дорогу, оттаскивали в сторону бурелом, прощупывали посохами почву. Порой «Кузнечику» приходилось продираться сквозь заросли, объезжать завалы, огромные валуны или топкие места.
Чаща смыкалась все плотнее. А тут ещё подступили сумерки, небо заволокло тучами, посыпался дождик; он зашуршал по листве, затарахтел по кабине.
Щепкин включил фары; в их свете на фоне ярко-зеленых кустов орешника засверкали косые струи воды и Клим увидел растрепанного Славку.
Славка махал рукой:
— Сюда! Правьте сюда, Сергей Павлович!
За кустами проходила более широкая и наезженная дорога. Здесь поджидали промокшие Игорь и Симка все трое следопытов вскочили в кузов, фыркая и отряхиваясь. «Кузнечик» ускорил ход, миновал большую по ляну, прогромыхал колесами по бревенчатому мосту через бурливый ручей (уж если мост, — значит, дорога настоящая).
— Куда же она ведет? — спросила Нинка. А Лера вздохнула:
— Хоть бы там оказался какой-нибудь дом с кроватью.
— И с ватным розовым одеялом? — спросил Славка Лера надулась и ничего не ответила.
Дорога привела к озеру. Никакого дома там не оказалось, зато на высоком песчаном берегу под разлапистой сосной стоял шалаш.
Сразу было видно, что он построен на совесть: жерди глубоко вбиты в землю и связаны на концах гибкими прутьями, ветви густо переплетены — никакой дождик не страшен. А рядом, неподалеку от входа, устроен из камней небольшой очаг.
Людей в шалаше не было, но там нашелся запас дров и сухого хвороста для растопки.
— А ну-ка, бортмеханик, наладить, согласно инструкции, освещение, — приказал Щепкин.
Клим быстро размотал шнур переносной лампочки и присоединил концы к аккумулятору «Кузнечика». При ярком электрическом свете в шалаше обнаружили соль, спички, лукошко с картофелем и ещё фанерку с надписью:
„Товарищ! Это мы оставили для тебя. Уходя, не забудь оставить, что сможешь, для других».
— Смотрите, — сказал Игорь, — фанерка такая же, какую мы только что видели в лесу: новенькая, и надпись свежая. Кто-то идет впереди нас, ребята.
— И этот кто-то, совершенно очевидно, действует по формуле че-че, — заметил Щепкин.
Ребята засмеялись. Только Клим не засмеялся, — что тут смешного? Это дело серьезное. Что бы такое оставить вкусное, питательное для других путешественников?..
«Насобираю это лукошко полное грибов. Завтра же!» — решил он.
Щепкин между тем продолжал отдавать распоряжения. Под его руководством все получалось складно и здорово. В песок воткнули колья и устроили над очагом брезентовый навес. Весело затрещал огонь, забулькала в котле чистая озерная вода, запахло картофельным супом — луковым, наперченным! Это Нинка Логинова постаралась.
Сергей Павлович снял пробу и щелкнул языком.
— Отличная похлебка! А ну, навались! Повторять команду не пришлось. Сразу смолкли смешки и разговоры. Теперь на берегу был слышен только стук ложек-поварешек да по временам раздавались короткие возгласы:
— Нина, налей!
— Нина, долей!
— И мне….
— И мне ещё!
Не успел Клим доесть вторую порцию, как глаза у него начали закрываться сами собой — не хочешь, а все равно слипаются, — и с каждым разом их все труднее открывать. О чем это там ребята говорят? Нет, это не ребята, это Сергей Павлович говорит:
— Перед самым отъездом я получил письмо от Николая Курочкина. Пишет, что его командировали вместе с самосвалом на строительство новой дороги. Вот здесь есть его адрес. Послушайте…
Клим пытается открыть глаза, напрягает слух. Но в уши ему будто кто-то засунул вату: едва-едва слышно, как Сергей Павлович читает:
— «… и моя семья всегда будем вам благодарны! Обнимаю всю мою бывшую бригаду и кланяюсь. Поцелуйте Клима…»
И вдруг откуда-то издалека, словно с другого берега озера, доносится Славкин голос:
— Глядите-ка, наш бортмеханик уже отчалил. «Откуда отчалил? Куда?..» Клим силится поднять веки и не может. Какой позор! «Он на первом же марше выдохнется». Сейчас же будут смеяться…
Но смеха не слышно. Клима поднимают, несут куда-то и опускают на что-то очень приятное, пружинисто-мягкое. Над самым ухом раздается голос Сергея Павловича:
— Приказываю немедленно спать!
Чего там приказывать? Клим уже спит. Последнее, что он слышит, — это звук захлопнувшейся дверцы кабины «Кузнечика»…
Глава десятая
МАРСИАНИН
Михаил Николаевич Еремин принадлежал к той особенной породе людей, которым не дает покоя ветер, путешествий и отдаленный гул морского прибоя. Нет, он не только читал в редкие свободные часы приключенческие книжки, взятые у своего сына Пети. Он сам всю жизнь неустанно осваивал космические трассы — блуждал по ущельям и кратерам мертвой Луны, перелетал с Венеры на Марс, гонялся в безднах галактики за Гончими Псами, неоднократно навещал царицу северного неба, прекрасную голубую Вегу, и мог без особых затруднений в течение одной ночи побывать на всех семи звездах Большой Медведицы.
Но все это он делал, увы, не отходя от новейшего электронного телескопа. В настоящие космонавты Михаил Николаевич уже не годился. Ему стукнуло пятьдесят три, — одышка, бессонница и другие неполадки. А так хотелось реального всамделишного путешествия, чтобы самому ощутимо держать в руках штурвал! Как решить такую сложнейшую нематематическую задачу? Что бы такое придумать?..
И Михаил Николаевич придумал.
Но прежде всего надо было овладеть необходимыми знаниями и навыками. Ну что ж, ему не привыкать учиться. И доктор физико-математических наук сел за парту вместе с безусыми юнцами, смешливыми девушками, рабочими, артистами, поэтами — самыми разными представителями самых разных профессий. Три месяца он добросовестно изучал все, что положено: проходил испытания в «камере правил движения», познакомился с противным чувством невесомости — оно неизменно возникало в груди, когда казалось, что вот-вот врежешься в трамвай или в фонарный столб, — покорно выслушивал ворчанье инструктора и преодолевал ещё всякие другие многоступенчатые препятствия, пока, наконец, не получил заветную книжечку водителя-любителя.
Покончив с этим, Михаил Николаевич приобрел голубую Вегу, то есть, простите, голубую «Волгу». Затем произвел необходимые расчеты: получил на службе зарплату и отпускные, уплатил вперед за квартиру и телефон. А на следующее утро в 7 часов по московскому времени стартовал в рейс вместе со своей верной подругой жизни, перепуганной насмерть Зоей Романовной Ереминой.
Путь угрожающе пересекали несущиеся, подобно метеоритам, такси, мотоциклеты, инвалидные коляски; Зоя Романовна вскрикивала: «Куда ты, Мика?!» — и закрывала глаза. Но Михаил Николаевич отвечал словами известного космонавта: «Прежде всего — спокойствие!» Он твердо держал штурвал и благополучно, в соответствии с расчетными данными, вывел голубую «Волгу» за городскую черту, на орбиту Карельского перешейка. Здесь, на пустынном туманно-утреннем «Млечном Пути», он развил наивысшую допустимую правилами скорость и, на мгновенье повернув к жене счастливое вспотевшее лицо, воскликнул:
— Вот видишь! Все бортовые приборы и устройства работают нормально! А ты боялась…
Так астроном Михаил Николаевич Еремин спустился с заоблачных высот на свою родную планету и впервые увидел и понял, как она непередаваемо прекрасна.
Одно дело пронестись в самолете над еле видной землей куда-нибудь на курорт или смотреть из окна вагона на мелькающие поля, перелески, реки; и совсем другое — вот так, держа руль в собственных руках, колесить по неизведанным дорогам. Никаких маршрутов!
