Ухнуло в прицеп зерно, забарабанило по доскам — сначала дробно, потом глуше, зашуршало, зашелестело.
Когда подошел грузовик, его водителю — человеку в клетчатой ковбойке, с фотоаппаратом через плечо — оставалось только забрать прицепы с зерном и сразу ехать на ток. К тому времени вернулись шофёры Королевич и Бондарчук; пока они принимали зерно в кузова своих семитонных машин, Павел и Юрка подтаскивали их прицепы от дороги к другим комбайнам. Все вокруг ожило, завертелось. Юрка забыл, что его отставили от баранки. Увлеченный неожиданным горячим делом, он восхищался:
— Вот это работка, да? Что, бочка, да? — Соскакивал на ходу с подножки и, помогая Павлу осаживать цистерну к очередному прицепу, орал во всю глотку: — Лево руля! Еще левее, стоп! Цепляю. Смотри не дерни!
Павел не дергал. Он то вел прицеп на малом газу рядом с комбайном, то быстро ехал к дороге: пока Юрка отсоединяет дышло прицепа, человек и двигатель — оба вздрагивают от нетерпения; кожанка давно уже валяется на сиденье, рубаха расстегнута до последней пуговицы, а на бледном от зноя небе подпрыгивает солнце и с каждым поворотом руля заглядывает в кабину то слева, то справа.
Время неслось, будто подхваченное быстроходными машинами Бондарчука и Королевича. Шофёры- соперники вдрызг разругались из-за прицепов: каждому хотелось забрать побольше. Они отталкивали друг друга и ругались последними словами.
— Пижон! — кричал Лёва Королевич. — У нас в Одессе таких сажали ездить на ароматных бочках!
Бондарчук яростно сопел, набычив шею, норовил двинуть Леву под зад ногой.
В конце концов они сообразили: приволокли из совхоза еще несколько прицепов, и теперь Павел с Юркой работали, как составители поездов: вытаскивали нагруженные зерном прицепы на дорогу и выстраивали их в ряд; кто подоспел, тот и забирай. И вот постепенно получилась обратная картина — комбайны, хоть и работали на полную мощность, уже не успевали выдавать зерно.
К обеду на загонке собрались несколько грузовиков, они оказались на простое. Лёва Королевич впервые за этот день заглушил мотор. Потянулся, разминаясь, потом — руки в карманах, морская фуражка с капустой сдвинута на ухо — направился вразвалку к комбайну.
— Вы не находите, товарищ Лузгин, что ваше воззвание несколько устарело и требует исправления? Коллега Бондарчук, у вас есть, пожалуйста, мел?
Федор Лузгин поспешно стер рукавом надпись с кожуха и примирительно сказал:
— Будет тебе… Вон повариха Леля уже флаг выкинула. Сегодня обед мы честно заработали. Особенно этот товарищ.
Юрка дернул Павла за рукав.
— А как же вода! Мы же водовозы. Ох, и попадет нам, учти!
Подъехал шофёр в ковбойке. Снимая с плеча фотоаппарат, он подошел к Павлу.
— Как вам пришел в голову этот номер с прицепами? Давно здесь работаете? Как фамилия?
Лёва Королевич оттеснил его.
— Интервью и фотосъемка потом. Лично я не уважаю холодных щей. — Он изогнулся и игриво взял Павла за талию, как даму. — Давай с нами обедать, коллега…
— Не могу. Ехать надо. Мне…
— Никуда мы тебя не отпустим, — перебил Федор Лузгин. — У нас теперь высвобождается машина. Через час корреспондент уедет на своем «москвиче», а ты бери у него грузовик и орудуй с прицепами.
— А вода?
— Какая вода, коллега? Я что-то плохо вижу ее. — Лёва Королевич пожал плечами и сделал широкий жест рукой.
Все обернулись. Цистерна, подскакивая на кочках, полным ходом улепетывала к дороге.
Павел бросился было следом, но Лузгин остановил его:
— Будет тебе. Ты же сам давеча сказал: «Он умеет». Здесь ведь ни светофоров, ни регулировщиков. Обойдется.
Есть предложение утвердить!
В зеленом вагончике на нарах спали усталые люди. Павел тоже устал, но уснуть в эту ночь не мог. Прежде он засыпал сразу, стоило только положить голову на что-нибудь; так было, когда он добирался сюда по степи, и так было три ночи в этом вагончике: чуть ткнешься в подушку—и уже утро, и снова нужно садиться за руль автомобиля. Быть может, этот старенький, видавший виды грузовик бегал здесь еще в ту зиму, когда пришли в пустую степь ленинградец Костя Бондарчук и одессит Лёва Королевич. Наверняка этот грузовик возил первые палатки и первые тонны зерна, а теперь его взяли со свалки. «Подлатали. Пригодится, когда приедут студенты…» Три дня и четыре ночи идёт поезд мимо вишерских болот, подмосковных садов, плотов на Каме, уральских туннелей, курганских степей. Наконец, лязгая буферами, состав затормозит на пустынном разъезде. Полетят из вагонов чемоданы, рюкзаки, гитары. Нестерпимое солнце отразится в круглых очках Генки… Машины со студентами пойдут по степи — это не то, что на велосипеде, скоро они будут здесь.
Скрипнула лесенка вагончика, пискнула дверка, кто-то вошел.
Павел всмотрелся. Возле его койки стоял незнакомый человек.
— Вставай, товарищ Крылов. Меня прислал Егор Фомич. Буду здесь работать на машине вместо тебя.
— А я?
— Тебе велено ехать на дальнюю загонку. Там одни пацаны и девчата, им без постоянного механика не обойтись. Давай поезжай.
— Ладно. А на чем?
— На твоем велосипеде. Я на нем приехал.
— Ты и камеру заклеил?
— Новую поставил. Мне директор дал.
— А сам он где?
— Уехал встречать студентов.
— Ладно. Пойдем.
Под навесом повариха звякала кастрюлями. На небе блекли звезды, между ними плыла одинокая, розоватая с края тучка.
— Как ехать, знаешь? Давай все прямо. До балки доберешься, там увидишь. Так и шпарь по дороге на станцию.
— А другой дороги нет?
— Есть, тропка. Вон за тем солончаком. Только по дороге проще.
— Ладно, спасибо.
Павел поднял с травы велосипед и пошел прочь от стана к смутно белевшему вдали солончаку.
На краю освещенного фарами автомобилей круга стоял обеденный стол. Трактористы, комбайнеры, рабочие с окрестных токов и студенты сидели в кузовах и на подножках грузовиков, на бочках из-под горючего, на опрокинутых ведрах и просто на земле, поджав ноги. Егор Фомич пристроился на лесенке зеленого вагончика. Рядом, опираясь на седло мотоцикла, стоял агроном Григорий. За пределами освещенного круга лежала темная степь, из нее дул свежий вечерний ветер; он трепал девичьи косынки, шевелил волосы на непокрытых головах.
За столом появилась девушка в яркой вязаной кофте.
— Товарищи. К нам в райком звонили из вашего совхоза, да и не только из вашего, что есть у вас ребята, принятые в комсомол. Вызвать их сейчас в райком на утверждение — значит оторвать от работы. Вот почему мы здесь. Я не привезла с собой ни звонка, ни графина, по которому можно стучать карандашом, так что давайте соблюдать дисциплину. Особенно это относится к тебе, Королевич. Комбайнер Сергей
