– Сев, послушай, что у тебя сегодня? На дачу, случайно, не собирался? А то бабушка в Москве осталась, я тут опять одна, блины поставила, – голос ее зазвучал по-детски жалобно, хрупко. Оно и понятно, просительная интонация звучит естественней в верхнем регистре.
– Ма, ты что, плохо себя чувствуешь?
– Нет, малыш, со мной все в порядке, просто соскучилась.
– Ну так я приеду.
– Вот и славно. Целую. Жду.
Забор, разделявший участок Насоновых – Кошелевых, был относительно новым. Его заказала и построила Катя несколько лет назад с единственной целью – перекрыть собаке доступ на соседский участок и таким образом избавить старика и его кошку от обмороков и стрессов. Забор получился основательным, добротным, но со временем в дальнем углу не без участия Бульки в нем наметилась небольшая брешь. Теперь же Катя и Сева при помощи нехитрых столярных инструментов превратили ее в нормальный лаз. Так что проникновение, можно сказать, прошло без сучка и задоринки. Правда, вслед за хозяевами в дыру просочилась и вездесущая Булька. Ну да ладно, что с ней поделаешь. Следы волочения в том самом месте, где происходила ссора соседа и незнакомца, о которых Катя рассказывала в полиции, под слоем нападавших листьев, увы, уже не просматривались. Посокрушавшись, мать и сын двинулись к дому – входная дверь закрыта, свет погашен, на крыльце чистые трехлитровые банки. И они решили разделиться, условно разграничив участок пополам. Катьке досталась передняя часть, та, что прилегала к улице. Старый, покосившийся от времени навес для машины, теперь служивший вместилищем всякого хлама, ее не очень заинтересовал. Кому нужны ржавые бочки, тазы, полусгнившие доски и куски шифера?.. Для верности она таки сунула нос под кусок брезента, прикрывавший что-то массивно-выпуклое, но там оказались детская кроватка и стульчик в таком же плачевном состоянии, как и все остальное. Проблема заключалась в том, что Катя толком не знала, что искать. Бестолково потоптавшись на небольшом пятачке со скамейкой, Катя свернула на боковую тропинку. В памяти шевельнулось что-то смутно знакомое, ожили далекие картинки детства: лето, жара, пьянящий запах жасмина… заунывно скрипят качели, у самого уха басовито жужжит шмель, а из глубины сада доносится: «Славик, ребята, идите в беседку, там молоко с печеньем…» «Точно, точно… тут раньше беседка стояла, только вот куда эта беседка теперь делась?» – подумала Катя и, сделав по тропинке несколько шагов, остановилась. В ровном желтом ковре из опавших листьев, устилавшем весь участок, зияла черная дыра. Оторопевшая Катя разглядела яму правильной круглой формы с холмиками свежей земли по краям и несколько полусгнивших досок…
– Так, так, так… похоже, здесь что-то копали, и совсем недавно, – прошептала Катя и, забыв о предосторожностях, громко позвала сына.
Через минуту из-за кустов бесшумно вынырнул Севка:
– Фу! А я думал, опять с тобой что-то! Чего так голосишь? Не на пожар же… У меня там ничего подозрительного, не считая того, что летний ватер клозет у Василича совсем сгнил… Я вот и думаю, может, он того… туда и ухнул? А у тебя что?
– Вон что, смотри… яма какая-то, – Катя кивнула и присела на корточки, – похоже, недавно копали.
– Кто, Васильевич, что ли, копал? Слабо верится… ну-ка, подвинься. – Севка обошел Катю, наклонился и стал рассматривать валявшиеся на земле доски.
– Руками не трогай!
– Да ладно тебе, ма! Кому они нужны, хотя знаешь… – Сева продолжал разглядывать доски – древесина была до того трухлявой, что рассыпалась прямо у него в руках, – знаешь, ведь это не просто доски, они железом подбиты.
– И что? – шепотом спросила Катя.
– А вот это… – он присел и поднял с земли нечто ржавое, – когда-то было ручкой.
– Ух ты! Ручка? И что дальше-то? – свистящим шепотом спросила Катя и вопросительно посмотрела на сына.
– А вот не скажу! – усмехнулся тот. – У тебя такой вид заговорщицкий…
– Вредный ты, Сева! Давай быстро рассказывай!
– Слушай, ма, а где наша собака? Она разве не с тобой крутилась?
– Булька! – во весь голос закричала Катя.
– Опять она за старое. Договорились же, ма, операция секретная, не шуметь, внимания не привлекать.
– Забыла, – хлопнув себя по лбу, перешла на шепот Катя.
– Так вот, для справки, доски, подбитые железом, – это не просто доски! А в совокупности с ручкой тем более… это значит… – с улыбкой поглядывая на мать, неторопливо, желая усилить эффект от того, что сейчас скажет, произнес Сева.
– Ну, не тяни!
– Просто мне кажется, что вся эта конструкция когда-то служила крышкой, и у нас тоже такая была, помнишь, старый колодец закрывала, пока его не засыпали…
Тут из зарослей крапивы показалась довольная Булькина морда. Собака деловито подошла к хозяйке, ткнулась носом в Севкину руку (привычное движение, чтобы погладили), но почему-то сразу сделала несколько шагов в сторону и, выразительно посмотрев на Катю, снова нырнула в кусты.
– Видала, какая довольная, небось на помойку жрать пошла, – ехидно заметил Сева, и, не сговариваясь, мать и сын устремились вслед за собакой.
– Вот свинья, чем ее ни корми, все равно в помойку залезет, а потом блюет, – ворчала на ходу Катя. – И какую гадость она на сей раз нашла… – Она хотела дальше развить мысль о гастрономических пристрастиях своей питомицы, но, заметив ее, передумала. – Сейчас ты, Буля, у меня получишь вкусненькое! – подходя к ней, с иезуитской ухмылкой проговорила Катя.
Но собака, скуля и подвывая, не обращая внимания на хозяев, с энтузиазмом продолжала раскапывать соседские грядки, даже не думая прерываться. Трудилась она вдохновенно, лапы быстро разгребали землю, черные комья разлетались во все стороны. В воздух взметнулось облако пыли и сухих листьев.
– Нельзя, Буля, фу! – крикнул Сева и попытался схватить ее за ошейник, но она неожиданно ощерилась и зарычала.
– Ты у меня сейчас точно огребешь, – сжимая в руке поводок, бросилась на защиту сына Катя, но в ту же секунду встала как вкопанная…
– Ой, мам, смотри, что это такое? – вдруг по-детски, забыв про свой обычный иронично- покровительственный тон, выпалил Севка и замер.
– Это, сынок… рука человека, то есть… уже тр-трупа, – после паузы ответила Катя, не в силах отвести взгляд от торчащей из грядки руки. Слово «труп», оказывается, не так легко произнести, особенно когда он вот тут, у тебя под носом…
– Буля, фу, нельзя, – подавляя подступившую тошноту, слабым голосом проговорила Катя и, машинально дотронувшись до правой щеки, ощутила жар.
– Это Семен Васильевич? – спросил Сева.
Катя молча кивнула. Она знала, еще три дня назад знала, она была уверена, она слышала!
13. Опознание голоса
Загорянка, сентябрь 20… г.
В понедельник с утра Катерине работалось как-то особенно плохо. Они писали Жоржа Сименона, аудиокнигу которого предполагалось выпустить к какому-то очередному юбилею. Казалось бы, мэтр французского детектива, классик, гигант, а Катерина спотыкалась на каждом предложении, останавливалась, исправлялась, то и дело теряя нужную интонацию, слова как будто липли и застревали в зубах. «Вот бы руки оторвать этому переводчику», – ругалась про себя она, хотя в глубине души понимала, что перевод тут ни при чем, сама виновата.
Часам к двенадцати Катерина взмолилась и попросила звукорежиссера ненадолго прерваться. Но не успела она дойти до курилки и включить мобильный, как снова позвонили из полиции. Откровенно говоря, настойчивость капитана Гумилева, с которым она уже дважды успела пообщаться до работы, действовала на нервы. И Катя решила-таки высказать ему все, что накипело:
– Послушайте, имейте совесть, я же сказала, что смогу только во второй половине дня! Может, это вам кажется странным, но помимо дачи показаний я еще иногда работаю. Сначала вы меня вообще слушать не
