— Мост, говорят, разрушен?
— Угу. Наш «ситроен» кое-как добрался до деревни, но гнать его снова сюда, чтобы встречать вас, — этого бы он не вынес. Одолжил джип у лесничего. Он еще помнит меня и в придачу к джипу дал резиновый дождевик, — с простодушной гордостью сказал Такаси. — Ты, Мицу, садись сзади. А Нацу-тян удобнее будет впереди.
— Спасибо, Така.
— Вещи переправит Хосио. Главное — перетащить их через мост, а уж на той стороне можно воспользоваться «ситроеном».
Говоря это, Такаси с вернувшейся к нему осторожностью, так же как он вел машину до встречи с нами, тронул джип.
— Как Дзин?
— Когда я увидел ее, я был потрясен. Тело ее кажется просто ужасным, но зато лицо — молодое и приятное. Среди деревенских женщин ее возраста она даже привлекательна. Ха-ха! Ведь она была беременна последним ребенком уже после того, как стала толстеть, значит, ее мужу нравилась жена, весившая свыше ста килограммов.
— Жизнь ее, видимо, ужасна?
— Положение, по-моему, не столь трагично, как это описано в газете. В общем репортер, так же как и я, был введен в заблуждение невообразимо унылым лицом ее мужа. Соседи приносят ей всевозможные продукты. Я никак не могу понять, почему прижимистые деревенские жители делают это вот уже шесть лет? Встретившись с настоятелем храма, соучеником нашего брата S, я спросил его об этом. Оказывается, жителям деревни это выгодно. Отдавая продукты несчастной землячке, которая неожиданно растолстела и весит уже более ста килограммов, они тем самым передают свои просьбы богу. Человек, пораженный загадочной, неизлечимой болезнью, как Дзин, превращается в жертвенную овцу, принявшую на себя все беды и несчастья, уготованные жителям деревни, — в этом все дело. Так мне объяснил настоятель. У него философский склад ума. Видимо, он действительно стал человеком, который несет духовную ответственность за все, что происходит в деревне. Хорошо бы и тебе, Мицу, встретиться с ним. Он самый интеллигентный человек в этих местах, — сказал Такаси.
Объяснение настоятеля произвело на меня большое впечатление. Идея овцы — искупительницы грехов всей деревни — воскресила глубоко погребенное во мне воспоминание.
— Мицу, ты помнишь сумасшедшего, которого звали Ги? — обернулся ко мне Такаси как раз в тот момент, когда я, замолчав, пытался удержать ускользающее воспоминание.
— Отшельника Ги, который жил в лесу?
— Да. Сумасшедшего, который с наступлением ночи спускался в долину.
— Помню, конечно. Настоящее его имя Гиитиро. И я его прекрасно знаю. Среди деревенских ребят были такие, кто слышал лишь сказку об отшельнике Ги. Многие даже считали Ги оборотнем, который днем спит в лесу и только ночью бродит по деревне. Но наш дом стоит как раз между лесом и долиной, и поэтому мне удавалось видеть, как Ги вечером спускается в долину по мощенной камнем дорожке, — объяснял я жене, которая не участвовала в нашем разговоре. — Ги с необычным проворством, как одичавшая собака, бегом спускался по склону. Я всегда смотрел ему вслед, и, когда он скрывался наконец из виду, долина как раз погружалась в ночь. Он спускался вниз, чутко улавливая крохотный просвет между днем и ночью. Мне помнится, у Ги постоянно было унылое лицо, глаза опущены и он всегда спешил, сохраняя мрачный вид.
— Я встретился с отшельником Ги, — сказал Такаси, охлаждая мои восторги. — В надежде добыть чего-нибудь съестного мы глубокой ночью ехали в «ситроене» по деревне. Купить днем забыли. Но универмаг был уже закрыт, а другие магазины — на пороге разорения, поэтому ни один из них не торговал. Единственное, что нам удалось, — это встретиться с Ги.
— Отшельник Ги жив? Ты не шутишь? Он ведь, наверное, очень стар? Странно, чтобы человек, сошедший с ума и поселившийся в лесу, жил так долго.
— И тем не менее Ги не производит впечатления такого уж старика. Я, правда, встретил его в темноте и как следует рассмотреть не мог, но мне показалось, что ему немногим больше пятидесяти. Он совсем не похож на сумасшедшего, и только чересчур маленькие уши выдают его кретинизм. Ги заинтересовался машиной и вышел к нам из темноты. Момоко поздоровалась с ним, и он с торжественной серьезностью представился: меня зовут отшельник Ги. Когда я сказал, что я сын Нэдокоро, он ответил, что помнит меня и однажды якобы разговаривал со мной. Жаль только, что я ничего не помню об отшельнике Ги.
— Это он говорил обо мне. Когда после демобилизации вернулся брат S, отшельник Ги однажды пришел к нам и разговаривал с братом и со мной. Он пришел спросить, действительно ли окончилась война. Дело в том, что Ги, боясь, что его возьмут в армию, убежал в лес. Он был единственным в деревне, кто уклонился от мобилизации. Брат S объяснил ему, что теперь нет необходимости прятаться, но Ги уже не мог вернуться к нормальной жизни. Если бы такое случилось в городе, Ги объявили бы героем. Но в деревне сумасшедший, убежавший однажды в лес, уже не имеет возможности снова влиться в деревенскую общину. Была война, и вся деревня признала за Ги право на существование в роли сумасшедшего — вот ему и пришлось остаться в том же качестве и после войны, — сказал я. Всплыли воспоминания далекого, дорогого мне прошлого, я весь точно обмяк: отшельник Ги до сих пор жив, подумать только! И ему приходится влачить это ужасное существование.
— Да он и сейчас еще полон сил. Лесной супермен, ха-ха! Когда мы, проехав по деревне, возвращались назад, в свете фар, как настоящий заяц, проскакал и скрылся отшельник Ги, и получилось это у него очень ловко. Он скакал, видимо, чтобы поскорее убежать от света, но нам показалось, что он хочет продемонстрировать свою ловкость, забавный дурачок, ха-ха!
С детства помню, что деревня всегда имела своего сумасшедшего; неврастеников и идиотов было сколько угодно, но настоящий сумасшедший, которого все единодушно считали сумасшедшим, только один. Никогда не случалось, чтобы таких общепризнанных сумасшедших становилось больше, не бывало также, чтобы деревня оставалась совсем без сумасшедшего. В этом, видимо, социальная особенность деревенских жителей — общепризнанный сумасшедший, как непременный составной элемент их среды, мог быть только один. Мне кажется, я неоднократно наблюдал смену деревенского сумасшедшего, единственного, как император. С конца войны роль этого непременного индивида взял на себя отшельник Ги. Слухи об отшельнике Ги приезжал проверять жандарм из города. Деревенские члены Союза резервистов устроили на Ги в лесу облаву, но потому ли, что никто из них по-настоящему не искал его, или из-за того, что в лесной чаще их подстерегали непроходимые завалы, заросли плюща и болота, да к тому же начинался девственный лес и поиски делались совершенно невозможными, поймать Ги, естественно, не удалось. Жандарм ждал, сидя под растянутым тентом на площади у сельской управы (я примостился на заборе, ограждающем нашу усадьбу, и видел все от начала до конца), а мать Ги плакала навзрыд, чуть ли не ползая на коленях вокруг красно-белой ограды, окружавшей площадь. Но на следующий день, когда жандарм уехал, она уже весело работала, снова превратившись в обыкновенную деревенскую женщину.
Отшельник Ги был одним из «получивших образование», как говорят у нас в деревне: он окончил школу и работал помощником учителя. Однажды пьяные солдаты, эти беззаконники в мундирах, устроили засаду, пытаясь поймать Ги, который ночью блуждал по деревне в поисках пищи. Через несколько дней утром на площади, на доске объявлений Группы движения за демократизацию деревни, появились стихи, написанные отшельником Ги. Брат S, правда, сказал, что стихи принадлежат Кэндзи Миядзава[4], но в его собрании сочинений я не нашел этого стихотворения.
Вы собрались и швыряли в меня камнями. Для вас это просто забава, А для меня это смерть, — я сказал вам, И вы побледнели, и сжали губы, и изменились в лице.
Когда, стоя в оживленной толпе перед доской объявлений, я прочел стихотворение, я подумал, кто из присутствующих побледнеет и изменится в лице, если Ги скажет им: «Для меня это смерть». Я спросил об этом у брата S, но он мне не только не ответил, а, сжав губы и побледнев, грозно глянул на меня, показал кулак и прогнал.
Я спросил Ги — ведь в последнее время мощь людей беспрерывно вторгается в лес, — не стало ли там хуже для человека, ведущего жизнь отшельника? Но Ги решительно отверг мое предположение. Нет,
