нибудь. Как-то раз набрали мы всего этого просто немерено и поехали домой. И такие были при этом пьяные, что я ебнулся при входе в вагон, а все наше «добро» у меня из рюкзака прямо на пол посыпалось. Поднимаю я глаза — и что же вижу?
На этом месте Башмак очень убедительно демонстрировал, какое у него на тот момент было лицо. Ничего не скажешь — видать, здорово удивительно ему было.
— В первом же «купе», — продолжал Башмак свою историю, — сидят шестеро ментов и таращатся на меня во все глаза. И не на меня даже, а на мое снаряжение. Взяли нас тогда и оттащили в отдел, а на хате у предков обыск устроили. Родичи поначалу не верили ментам, сердились и кричали. Но когда увидели, как менты достают у меня из-под кровати пяток ржавых снарядов — враз кричать перестали. Это даже их проняло. Вторая история Башмака была такая.
— Подо Мгой это произошло. Там много кто копает, так что люд ходит разный. Вот едут как-то менты на своем «козелке» по Мурманской трассе, и видят — прет по обочине человек, а к рюкзаку у него подозрительная труба присобачена. Хуй ли там — остановились, высыпали из машины. Стой, кричат ему, ни с места, милиция! Человек их увидел и в лес бросился, а они за ним. Все побежали, даже водитель из машины вылез и давай скакать по обочине — дескать, чего там? Эх, блядь, совсем ничего не видно! Это-то его и спасло. Когда из лесу прилетело, он даже дернуться не успел. Вз-зш-трых-быбых-пиздых! Хуяк — и лобовое стекло выбито, а на месте водителя балда от панцершрека[217] дымит. Старая оказалась, так что ему еще повезло. Третья история Башмака была совсем дикая.
— В самой Мге это случилось, возле сберкассы. Один чел выкопал противотанковое ружье и решил из него обрез себе сделать, чтобы ограбить с этим обрезом инкассаторский автомобиль. Он неподалеку от сберкассы жил, так что эти пидоры здорово ему глаза намозолили. Ну, все сделал как надо, а испытывать нечем — патронов к ружью оказалось всего два. Тут не до испытаний — так может и на грабеж не остаться. Вышел он в нужное время из дома — смотрит, а от сберкассы машина инкассаторская отъезжает. Вынул из по куртки обрез, да как врежет от пуза — и прямо ей в передок. Одного он не рассчитал — что ему этот выстрел сложным переломом (кисть да локоть) аукнется. Больно уж у ружья отдача оказалась велика. Инкассаторы, когда из машины вышли, не то что стрелять, а даже бить его поначалу не стали. Они и так пересрались, когда им какая-то хуйня наискось салон продырявила. А потом выяснилось, что эта хуйня сначала блок цилиндров прошила, а на вылете из салона задний мост изуродовала и в землю ушла.[218] Так что все там просто с этого охуели, а особенно — сам стрелок. Ему потом семь лет дали, за смелость. Выпив как следует и раздавив косяка, мы принялись за непростое дело — «выбор цели». Шаря взглядом по прибрежному лугу, мы пытались вычислить среди нескольких десятков типи нужное. Для опытного индейца это не проблема — а вот нам все типи казались «на одно лицо»!
— Которое из них Мато Нажина? — поинтересовался Крейзи, оглядывая открывающуюся с холма туманную перспективу. — А, Петрович?
— Да как тут поймешь? Одни верхушки торчат! — огрызнулся я, по пояс высовываясь из травы и вглядываясь в плотный, как будто осязаемый туман. — Утром его типи у реки стояло, почти с самого краю. Но сейчас я его там не вижу!
— А он не мог его снять? — шепнул Панаев. — Сложил, запихал в другое типи и теперь сидит и в ус не дует…
— Не хуй мозги ебать! — возмутился Барин. — Подожжем ближайшее! А иначе куда мы потом будем сьебывать? Представляете, сколько их оттуда повылазит?!
— Хм… — скривился Крейзи. — Мы вроде как с Мато воюем!
— Ответку дать один хуй надо! — возразил я. — Так что давайте хоть что-нибудь подожжем. Почти наверняка Мато здесь прячется — не такой это человек, чтобы съезжать из-за всякой ерунды. Свое типи он снял, но остальные-то никуда не делись. Наведем на них огонь, хау?
— Хау! — поддержал меня Строри, вскидывая ладонь вверх. — Нечего нюни разводить. Подожжем что сможем и валим отсюда! Кто пойдет?
Следующие несколько минут прошли в спорах о том, на чьи плечи ляжет эта почетная обязанность. Поначалу мы думали послать на это дело «приблудного ролевика», но потом передумали. Спрос с него был невелик, к тому же он уже и так немало нас сегодня развлек. По его словам, он только что вернулся из армии, где его два года учили «ну просто охуеть каким опасным вещам». Он то и дело порывался упасть на живот и начать ползти, так что нам приходилось его то и дело одергивать.
— Ну куда ты поползешь?! — увещевал его Крейзи. — Ты же не улитка и не змея. Хочешь подобраться тихонько — возьми и подойди, зачем ползать-то? Нешто червяк какой-то! Понятное дело, нашего «нового друга» все это здорово злило.
— Боевое перемещение… — пытался втолковать он, но его не слушали. Видно было, что ситуацию он понимает по-своему, и что положиться на него в таком деле нельзя. Хочешь сделать что-нибудь хорошо — сделай это сам, поэтому я не стал спорить, когда Строри неожиданно заявил:
— В этот блудняк нас втравили Джонни и Тень, так что им и идти! — при этом он поднял открытую ладонь вверх и веско добавил: — Хау, вожди! Он был совершенно прав, так что я встал из травы и принялся собираться.
— Панаев, пошли мстить! — позвал я, напоследок прикладываясь к горлышку коньячной бутылки. — Пора!
— Уже иду, — кивнул Тень, еще раз ощупывая пальцами пластырь у себя на башке. — И так заждался! Он вынул из кармана полуторалитровую бутылку с бензином, встал и мягкой, крадущейся походкой начал спускаться с холма. Я пошел следом за ним, нервно крутя между пальцами теплый столбик пьезоэлектрической зажигалки. Крейзи считает (и тут я с ним полностью согласен), что у кремневой зажигалки пламя не так хорошо.[219]
Когда мы с Панаевым один за другим вошли в полосу тумана, предметы вокруг смазались и исчезли, зато звуков стало больше как будто бы в несколько раз. Плотная, как молоко, субстанция опустилась на мир, каплями оседая на одежду и сужая кругозор до нескольких шагов. Так что я едва различал фигуру Панаева, который шел по склону всего в паре метров впереди.
Постепенно глинистая почва склона сменилась молодою травой, местность выровнялась — а из тумана показались матерчатые стенки первого типи. Откуда-то со стороны до нас доносились музыка и приглушенные голоса, но в остальном лагерь индейцев был сумрачен и тих. Сколько мы с Панаевым ни вглядывались в туман — но не смогли обнаружить и следа часовых. Похоже, их просто не было.
Аккуратно облив типи бензином из пластиковой бутылки, мы с Панаевым сделали длинный отводок и бросили пустую тару на землю. Бутылку решено было оставить — чтобы у индейцев не осталось сомнений в причинах ночного пожара. (Типи, насколько мне известно, иногда вспыхивают и сами по себе.) Проверив все еще раз, я чиркнул зажигалкой, поднес огонь и бросился бежать.
Ломиться по сколу вверх — дело небыстрое, но на этот раз мы с Панаевым решили поспешить. Проносясь сквозь туман, я услышал громкий хлопок — это занялся бензин, в изобилии пропитавший полотняные стенки. А уже в следующую секунду мир за моей спиной вспыхнул, сбрасывая покров темноты и стремительно наливаясь новыми красками.
Вырвавшись из полосы тумана, мы с Панаевым на секунду обернулись. Над молочно-белым морем вставал исполинский пламенный вихрь, неистовая и ревущая огненная стихия. Туман испуганно жался, расходясь вокруг горящего типи широким кольцом. Он словно бежал, напуганный одним женским и несколькими детскими криками, рвущимися наружу из самого средоточия пламени.
Эти крики мгновенно разбудили весь лагерь. Тут и там вспыхивали фонари, между укрытыми туманом типи замелькали фигурки высыпавших на улицу людей. Сначала слышались только крики «Пожар!», но постепенно вопли и шум полностью заполнили собою долину.
— Исполнено, — выдохнул я, показывая рукой на поднявшийся переполох. — Надо срочно отсюда уходить!
Уходить решили лесом, вдоль края поля, чтобы не выходить на открытое пространство и не мозолить глаза взбешенным индейцам. Есть в жизни мгновения, когда надо улепетывать не рассуждая — и сегодняшний случай показался мне как раз из таких. Попасться индейцам в руки после такого начала обещало увечья и смерть. Бешеное пламя еще играло на обуглившихся жердях, будя в сердцах обитателей лагеря немеркнущие гневные отсветы. В таких случаях не принято рассуждать о последствиях — сначала бьют насмерть, а думать начинают потом. Мы предполагали со стороны индейцев активные меры по поиску
