наш флаг. Дом отлично просматривался с дороги, и теперь любой, кто въезжал в деревню, п ервым делом видел развевающееся черное полотнище с поганками.
Но, хотя обустраивались мы надолго, оставаться в заповеднике собирались далеко не все. Наступила осень, у многих предвиделись дела в городе — так что товарищи побыли с нами еще пару дней, а потом сели на автобус до Локни и разъехались по домам. Уехали Макута и Влад, Сержант, Родик и его Ира, укатил истомленный пьянством Кузьмич (забрав с собой свою Ирку), уехали Кримсон, Фери, Сарделечка и Королева. Даже Кристина погрузилась в автобус и уехала. Двери-гармошки закрылись, автобус съехал с холма и плавно покатил в направлении Гоголево, оставив в Сосново меня, Крейзи и вялых от нехватки героина Наташу с Максимом.
Впрочем, в стратегическом плане мы были не так уж и одиноки. Где-то мыкали судьбу еще трое наших товарищей, затерянные в самом центре великих болот. Этими героями были оставшиеся в Ручьях Строри, Браво и Тень. И, поскольку никакой связи с ними не было, мы решили предпринять вот что.
По слухам, в инспекторском доме в Ручьях работал радиоприемник, ловивший единственную станцию — псковское областное радио «Пилот». У Александрова в доме был телефон, поэтому мы позвонили на студию и попросили передать сообщение для наших товарищей. Но наши голоса, обратившись в волны ультракороткого диапазона, лишь напрасно ионизировали воздух над исполинскими топями. Ни весточки ни пришло в ответ, связи не было, так что мы не знали уже, что и думать.
Так продолжалось еще примерно с неделю. Мы по целым дням пропадали в патрулировании, осваиваясь с местностью и помаленечку обучаясь стрелять. На третей неделе нашего пребывания в заповеднике я вполне мог подстрелить с полста метров пустое ведро, а проклятый скворечник в Свиной висел на шесту совершенно изрешеченный.
Вечерами мы с Крейзи садились возле печи и вели степенные разговоры, слушая, как мечутся в абстинентном бреду несчастные Наташа и Максим. Им было нехорошо: они не то что на болота, а и к колодцу-то выйти не могли. Они вели разрушительную войну с собственными демонами, когда из Ручьев прибыл видный демоноборец, блистательный специалист, чье появление в один момент поставило Наташу и Максима на ноги.
Это произошло вечером. Мы как раз расположились у печи и глядели в огонь, когда на крыльце послышались шаги, дверь приоткрылась, и в комнату вошел Браво. Оказалось, что с утра он выехал на лодке из Ручьев, днем был в Цевле, а затем прошел больше тридцати километров по болоту и лесными дорогами. В конце концов он пересек границу штатов (Бежаницкого и Локнянских районов) и оказался тут.
На Наташу и Максима появление Браво подействовало, словно ушат холодной воды. Надо заметить, что у них были к этому веские причины. Наташа и Максим были профессиональные барыги, а основной работой Браво в то время было «выставлять хаты» мелкооптовых торговцев героином. У него сложился стойкий «профессиональный имидж», имя «Браво» немало весило в определенных кругах. А Наташа и Максим были барыги известные, так что Браво тоже их знал, хотя и заочно. Так что пришлось им немножко понервничать.
Чуток отдохнув с дороги, Браво принялся рассказывать нам о непростой жизни в Ручьях. Рассказ его лился медленно и неторопливо, рисуя перед нашими глазами особенности быта затерянного в болотах браконьерского села. По его словам выходило вот что.
Ручьи — примостившаяся на острове деревенька, которую с трех сторон окружают болота, а с четвертой примыкает здоровенное озеро Полисто. Населяют деревню охотники и рыбари, которые в 1994 г. (год основания заповедника) были переквалифицированы и низведены до статуса «браконьеров». Впрочем, брэками считаются далеко не все — некоторые (порасторопнее да поумнее) успели нацепить зеленые куртки с надписью «Полисто» и теперь числятся в заповеднике «государственными инспекторами».
Особенной разницы, впрочем, между ними нет. И те, и другие занимаются тем же, чем занимались — охотой, сбором клюквы и ловлей рыбы сетями. Что и неудивительно: больше в Ручьях заниматься нечем. И если Гоголево и Сосново больше напоминают о временах совхозов и коллективизации, то Ручьи все еще не вышли из «временного пояса» гражданской войны. Обычаи там царят до того жуткие, что удивлялся даже привыкший ко всякому Браво. Указанные обстоятельства неплохо иллюстрирует история молодого участкового, на прошлой неделе прибывшего в Ручьи посмотреть «на свою новую вотчину».
— Он в среду приехал, — объяснял нам Браво, — вместе с местными инспекторами. Молоденький еще мент, скромный да вежливый. Мы как раз пить усаживались, когда к нам в дом местные потянулись — Старый, Карцев, да еще братья Чакушкины. Это, значит, самые конкретные местные пацаны. Тут Браво подумал немного и поправился:
— Не совсем, чтобы местные — Цевлянские они. Чакушкины, например, самогонный бизнес держат. Без пизды, их самогон самый лучший в округе. Карцева вы уже видели — у него кулак, что моя голова, мужик здоровья редкого. А заправляет там Старый — ему уже за тридцак, он вроде как мент бывший. Прочие-то будут заметно его помоложе. Браво притормозил на секундочку, опрокинул стопку самогона и продолжал:
— Так вот, приезжает к нам участковый, а они собрались вокруг него, словно стервятники — и все об одном. Помнишь, говорят, до тебя тут был мент? Эх, так жаль мужика — в сетях запутался, утонул. А какой работник был! Помнишь его? Так они его и донимали, они, да еще рыбак местный, дядя Коля. Тот больше всех разорялся, что и неудивительно: бывший участковый у него две лимонки отнял, когда дядя Коля их вместо гирек на ходики приспособил. Не дам, говорит, сволочи, гранатами рыбу глушить! А потом утонул, в сетях запутался, до того жаль мужика! Участковый сначала все это как шутку воспринимал, а потом смекнул, в чем дело. Посидел, водки выпил, а с утра только его и видели. Не понравилась ему новая вотчина.
— В Ручьях основное время, — толковал нам Браво, — проходит за игрою в «козла». Мы поначалу здорово местным просирали, но потом сработались, «мигалки» выучили и теперь ни хуя им спуску не даем. Строри при сдаче ловко жулить приноровился, так что зауважали нас, теперь каждый вечер ходят играть. А вот работы почти никакой: за все время только и захватили, что болотоход да двенадцать мешков клюквы.
— Да ну? — враз встрепенулись мы. — Расскажи!
— Не кипишитесь, — степенно ответил Браво, неторопливо намазывая бутерброд. — Дело было так…
Оказалось, что Ручьи богаты не только на браконьеров, но и на изобретателей. Так, в этой скромной деревеньке прописан человек, которому принадлежит государственный патент Российской Федерации на особый тип четырехколесного болотохода. Это устройство на легкой дюралюминиевой раме, оснащенное вместительной корзиной и мощным мотоциклетным мотором. Оно способно передвигаться даже по непроходимым топям, опираясь на неимоверно перекачанные камеры от ЗИЛа, туго обмотанные прочной транспортерной лентой. Эти «подушки» не дают болотоходу проваливаться и имеют такую плавучесть, что устройство можно спокойно транспортировать даже по открытой воде.
Добро бы только изобретать, так хозяин болотохода принялся вовсю на нем браконьерничать. Его машина способна ехать по топям на скорости около тридцати километров в час, так что за полдня коварный изобретатель способен пересечь чуть ли не все болото, совершая браконьерства не только в Псковской, но (буде он того захочет) и в Новгородской области, в районе заповедника «Рдейский».
По счастью, груженый болотоход оставляет за собой приметный след из примятого мха и травы, по которому его и выследили наши товарищи. Честь обнаружения болотохода принадлежит инспектору Строри, вставшему на след этого устройства во время своего одинокого путешествия в окрестности затерянной в болотах нежилой деревеньки под названием «Ратча».
Ходу до туда несколько часов, причем большую часть пути нужно идти по проложенным в болоте гатям. Гнилые бревна давно скрылись под водой, которая доходит кое-где до колена, а местами так и до пояса. По сторонам раскинулась бескрайняя голая топь, лишь у самой Ратчи местность повышается, и становятся видны одинокие деревья и обветшалые деревянные строения. В этот раз в самой Ратче Строри побывать не удалось. Напрасны были его надежды передохнуть в расположенной там охотничьей сторожке, погреться у печки и испить горячего чайку. Когда он подошел к избушке метров на сто, потемневшие от
