улетать на запад. Только во второй половине дня враг сообразил, что в город вошли довольно небольшие советские силы. Горелову под натиском во много раз превосходящего противника пришлось отступить на левый берег Южного Буга, присоединиться к нашей 20-й бригаде.
Нелегко пришлось здесь и 40-й гвардейской танковой бригаде полковника Н. Г. Веденичева. В боях у населенного пункта Гнивань полегло немало танкистов.
Нынче здесь им неизменный для танкистов памятник — тридцатьчетверка. И, как мне говорили, рассказом об истории этого памятника начинается традиционно каждый первый урок в первом классе первого сентября в здешней средней школе…
Далеко оторвались от главных сил отдельные бригады танковой армии. Противник мог ударить в тылы наших корпусов — он сосредоточил здесь крупные резервы.
Ослабленные две дивизии 38-й общевойсковой нашей армии находились тоже в опасном положении — они были растянуты на широком фронте и не могли оказывать серьезного сопротивления контрударам противника.
20-я механизированная и часть 1-й танковой гвардейских бригад заняли оборону по левому берегу Южного Буга. И хотя успешно отражали натиск врага, но над ними нависла серьезная угроза.
Тут, к полной для нас неожиданности, появился наш новый комкор И. Ф. Дремов. Как он невредимым к нам пробрался, один бог ведает — автоматчик, бывший в его машине, убит, адъютант ранен, а в самой машине мы насчитали 20 пулевых пробоин.
— Что же вы так неосторожно, Иван Федорович?..
— Не учи ученого, молод еще, — проворчал Иван Федорович. — Вот что: поскольку Горелова изрядно потрепали, принимай оставшиеся у него танки и прорывайся к главным силам. А то, не ровен час…
Он недоговорил, но я понял, что он имел в виду: ушли мы вперед километров на восемьдесят, и без поддержки недолго и в окружение угодить. Такой сильной группировки противника наша разведка здесь не предполагала.
Я бросил взгляд на Горелова.
— Ну, руководи, восточный мудрец, — ответил Горелов.
Гитлеровский генерал Йодль на допросе в 1945-м обронил: «В 1943-м существовало правило — кто атакует, тот выигрывает». Сейчас шел сорок четвертый, и промахи разведки обходились недешево.
В ходе боев 20-й гвардейской, принявшей танки от 1-й гвардейской танковой бригады, пришлось, обеспечивая отход частей 11-го гвардейского танкового корпуса, выдержать довольно тяжелые бои. Но 13 января она все-таки была окружена врагом. И лишь на следующий день, только сосредоточив танки на одном направлении — на населенный пункт Иванивка, удалось прорвать кольцо окружения и присоединиться к главным силам армии.
В эти дни как-то понадобилось мне встретиться с командиром 11-го гвардейского танкового корпуса генералом А. Л. Гетманом. Запрашиваю по радио, узнаю, что он ночью выехал в село Вороновицу, которое, дескать, уже освободила 45-я танковая бригада. А тут мне мой начальник штаба говорит, что не может этого быть — 45-я, по его сведениям, вышла не к Вороновице, а к Шендерову.
Но дела требовали — поколебавшись, я решил, чуть рассветет, проскочить на южную окраину Вороновицы.
По дороге ни души, и это очень подозрительно. Придерживаю водителя за руку: медленнее, медленнее — не угодить бы в лапы к гитлеровцам.
Вот и Вороновица. У околицы стоит тридцатьчетверка, около нее ковыряется экипаж.
— Чей танк? — спрашиваю.
Докладывают:
— Генерала Гетмана.
Обрадовался:
— Отлично! А сам он где?
— Во второй хате, где большой сад.
Хотел было уж трогать и вдруг на всякий случай спросил:
— Кто обороняет село?
Танкисты пожали плечами:
— Генералу говорили — 45-я бригада…
— А сами вы ее видели?
— Никак нет, товарищ полковник.
— Немедленно по местам! А ты, — кричу водителю, — жми ко второй хате вовсю!
Подскакиваем ко второй хате. Тишина. Распахиваю дверь и вижу: на полу, закутавшись в какую-то немыслимую огромную волчью шубу, спит генерал Гетман, рядом на скамье вдвоем примостились его адъютант и ординарец. Толкнул этих двоих — сразу вскочили. Схватил Гетмана за плечо, трясу — никакого впечатления, спит богатырским сном. Втроем нам еле-еле удалось Гетмана усадить.
Андрей Лаврентьевич, не размыкая век, поднялся на ноги и вдруг как размахнет обеими руками в разные стороны — мы, как котята, разлетелись. Все так же, не открывая глаз, он пробурчал: «Какого черта! Дайте ж поспать!» И вновь повалился на бок, натянув на голову шубу, только могучий храп раздался.
— Да проснитесь же, Андрей Лаврентьевич, беда может быть!
— Что? Беда? Какая беда? — Гетман открыл глаза и вскочил. — А, это ты, Армо… Чего тебе? Какая у тебя беда стряслась?
— Да со всеми нами может беда случиться…
Тут меня прервал влетевший в комнату автоматчик:
— Немецкие танки!
Все повскакали, вылетели из хаты, рассыпались по саду. Гляжу — действительно, напротив дома стоят два танка с крестами на броне, двигатели стучат на малом газу.
А где Гетман? Опять исчез.
— Та він же за шубой пішов, — шепчет мне автоматчик.
В сердцах чертыхаюсь: «Нашел время заботиться о какой-то дрянной шубе!»
Действительно, из хаты наконец выскакивает Гетман, по земле за ним волочится эта немыслимая шуба. Хоть бы немецкие танкисты не заметили его генеральских погон!
Тут начинается беспорядочная перестрелка. Мы перебежками двигаемся к своим машинам. Танк Гетмана прикрывает нас огнем пушки.
Наконец нам удается уйти от беды, которая чуть не стала фактом.
— Спасибо, Армо, — тихо произносит Андрей Лаврентьевич, — вовек не забуду.
Пересаживается в свой «виллис» — и был таков…
Повстречавшись спустя много лет, вспомнили мы былое с генералом армии А. Л. Гетманом.
— Разве ж можно было, Андрей Лаврентьевич, так рисковать из-за какой-то волчьей шубы?
— Не из-за «какой-то», дорогой ты мой Армо. Это подарок был — от правительства Монгольской Народной Республики… И вот что я еще тебе скажу… Какой это год?
— Сорок четвертый.
— Так в сорок четвертом, ты ж помнишь, уже и такого страха смерти не было, как в начале войны…
Я согласился. Все тогда уже воспринималось нами по-другому. Нет, не беспечность родилась, отнюдь. Но какая-то внутренняя спокойная убежденность. Ведь впереди была теперь уж вполне осязаемая победа.
Враг пытался сопротивляться, хитрил, изворачивался, чтоб как-нибудь под сокрушительными ударами Красной Армии затормозить развал своей оборонительной стратегии. Кое-где это ему удавалось.
Бои продолжались с неослабевающим ожесточением. На различных участках внезапно возникали сложнейшие ситуации.
24 января в районе Винницы противник снова атаковал крупными силами наши стрелковые войска, прорвал их оборону и устремился на Очеретню, Погребище.
Меня вызывает М. Е. Катуков:
— У Москаленко на правом фланге противник накостылял стрелковым дивизиям. (Командарм любил применять и сам выдумывать острые словечки.) Там вступил в дело генерал Григорьев — 31-й танковый
