Усиленный батальон выступил ночью. Ночью же двинулся и я, взяв с собой разведроту бригады на десяти бронетранспортерах и двух автомашинах. На рассвете мы прибыли в Устечко. Оставив здесь взвод разведчиков, с остальной группой я двинулся к Черткову. По дороге нагнал колонну самоходок СУ-85.
Это был один из полков, о которых говорил М. А. Шалин. Приказал повернуть полк в село Толстое и занять там оборону. Розыск других бригад ни к чему не привел — их не было от Черткова до самых Залещиков. Оборону удалось организовать из отходящих подразделений стрелкового корпуса и обнаруженного полка самоходок. Вдобавок выпал обильный снег — движение противника затормозилось.
Однако он не дремал, его транспортные самолеты сбрасывали своим частям продовольствие, горючее в специальных контейнерах. Передовые его части подошли к главной шоссейной магистрали Толстое — Залещики. Тут его отбросил своим огнем полк самоходок. Тогда он стал обходить нас с севера и с юга.
Мы с боем отходили на запад, вплоть до Днестра. И наконец снова оказались среди своих, в соединениях 1-й танковой армии.
— Конечно, — сказал мне М. Е. Катуков, когда я доложил ему, что мне удалось сделать в районе Толстое, — где уж там одним батальоном да разведротой удержать столько частей противника… А сам же ты мог уйти на север, за Чертков, мы-то тут можем в окружение угодить.
— Что же вы мне предлагаете: самому на север, а бригада — она пускай тут остается?
— Гляди, какой прыткий, — сказал притворно-ворчливым тоном Михаил Ефимович. — Ладно, берись за бригаду — нам тут действительно жарковато придется.
В самом деле, мы вроде как поменялись с противником местами. Прорвавшись на Бучач, он соединился со своей Станиславской группировкой. Он был на восточном берегу Днестра, мы — на западном. «Заднестровская советская республика», — шутили солдаты.
Мне думается, что нашим военным историкам есть над чем поработать, рассматривая Проскуровско- Черновицкую операцию весны 1944 года. Ее, пожалуй, можно было бы назвать одной из самых блестящих наступательных операций, если бы не ложка дегтя — выход из окружения значительного количества войск противника. Правда, враг понес здесь колоссальные потери в живой силе и технике, но все же вырвался из нашей блокады. Подчеркну, что это все равно не помогло ему повлиять на дальнейшее разворачивание событий — оно происходило далеко не в пользу противника. Но с точки зрения военно-теоретической хочу отметить и тот, на мой взгляд, просчет, который был нами допущен здесь.
На переправе
План наступательной операции был задуман превосходно. Войска со своими задачами справлялись отменно. Достаточно сказать, что за каких-то пять-шесть дней 1-я танковая армия, выйдя в тыл врага, на этом направлении, по существу, полностью разгромила противника, дезорганизовала ему управление и снабжение войск. Противник был ошеломлен и пребывал в полной растерянности. Уже 23 марта войска нашей 1-й танковой начали форсировать Днестр, а танкисты 4-й армии генерала Д. Д. Лелюшенко вышли в район Хотина, напрочь отрезав вражескую группировку от своих баз. Создались условия для ликвидации окруженного противника. При этом враг настолько растерялся, что вплоть до 1 апреля ничего не предпринимал для того, чтобы вырваться из окружения.
Но благоприятное это обстоятельство не оказалось использованным — общевойсковые соединения фронта вели длительные атаки опорных пунктов противника, таких, как, например, Тернополь, в бои за который была втянута почти вся 60-я армия.
Проблема же ликвидации окруженной группировки отошла как бы на второй план. Для создания внутреннего фронта окружения на пространстве в 120–130 километров на 1-м Украинском фронте не было достаточных сил, особенно танков. При этом они были растянуты длинной ниткой, не имея вторых эшелонов и резервов. Естественно, они не могли устоять против мощной группы противника — танковых дивизий СС и других вражеских войск.
Выйдя из окружения, противник начал наглеть. В районе нашей переправы, близ Устечка, несколько раз пытался форсировать Днестр, чтобы в сочетании с ударами своих войск из-под Станислава проникнуть в наш тыл в районе Городенки.
Но все его попытки форсировать Днестр разбились об упорное сопротивление прибывших от Черновиц частей 11-го гвардейского танкового корпуса.
Днестр, еще недавно бывший для нас препятствием, стал вдруг нашим прикрытием.
Обстановка между тем становилась все сложнее и запутаннее. Особенно в районе Станислава. Сюда подошли новые крупные резервы противника и при массированной поддержке своей авиации начали непрерывные атаки позиций 8-го гвардейского мехкорпуса.
На самом острие атак крупных моторизованных частей противника оказались 20-я механизированная и 64-я танковая гвардейские бригады. Для организации сплошной обороны не хватало сил и средств, пришлось создавать пункты и узлы сопротивления.
Пересеченная местность способствовала ведению обороны методом узлов сопротивления и опорных пунктов. Но это имело и оборотную сторону — глубокие овраги и лощины позволяли небольшим группкам автоматчиков противника пробираться в тыл нашей обороны. Противнику удалось, потеснив части 18-го гвардейского стрелкового корпуса, захватить железнодорожный мост, форсировать Днестр и таким образом выйти во фланг нашему 8-му мехкорпусу.
Командарм приказал мне объединить усилия 20-й и 64-й бригад, атаковать противника и вновь отбросить его на левый берег Днестра.
Приказ есть приказ. Мы с командиром 64-й, полковником И. Н. Бойко, оставив на рубеже обороны два моторизованных батальона, со всеми наличными танками ринулись к Днестру.
Танки с ходу отбросили противника до самого берега. Но его пехота засела на недоступных для танков высотах и продолжала оттуда безнаказанно лупить по боевым порядкам нашей малочисленной мотопехоты. И вдобавок противник с противоположного берега начал сильный артобстрел, а с воздуха непрерывно била его авиация.
У нас осталось всего 14 танков, и единственное, что можно было еще делать, — это засесть в засаду и оттуда вести танковый огонь. Мы с И. Н. Бойко от сильного артобстрела укрылись под пролетом небольшого моста через шоссейную дорогу.
В полдень под мост к нам пробрался командир нашего корпуса генерал И. Ф. Дремов. Мы едва узнали его, перепачканного в глине. Измученный, взмокший, Иван Федорович повалился прямо на землю, раскинув в стороны руки и ноги.
Отдышавшись, сказал:
— Ну так что у вас тут?
Стараясь перекричать грохот разрывов, я доложил ему обстановку.
— Ничего себе нашли тихое местечко, — пробурчал И. Ф. Дремов. — А что все-таки думаете делать?
— Думаем, что с наступлением вечера надо отвести отсюда остатки бригад, а то от них ничего не останется.
— «Отвести», «отвести», — передразнил меня Дремов. — Поди скажи это командарму. Требует, чтоб я сбросил противника на тот берег. А чем я его сброшу? Ну скажи мне, чем?
— Начальству виднее, — не удержался я.
— Виднее, — неопределенно отвечал Иван Федорович. — Вон вслед за мной ползут к вам по- пластунски армейский прокурор и председатель трибунала. Если доползут, будут вести расследование, почему вы с Бойко не обеспечили выполнение приказа. А за невыполнение приказа в боевой обстановке небось сами знаете, что полагается.
— Это нам-то полагается?! — вскипел И. Н. Бойко. — Нам?! Да я этих прокуроров!
— Успокойся, Иван Никифорович. Во-первых, они к нам не доползут по такой «безопасной» дороге. А во-вторых, это Катуков хочет на всякий случай нас подзадорить на ратный подвиг, — обиженно закончил я.
Дремов уловил мою обиду.
