костыли.Топчут лапти по полю кукольни,Где-то ржанье и храп табуна,И зовет их с большой колокольниГулкий звон, словно зык чугуна.Отряхают старухи дулейки,Вяжут девки косницы до пят.Из подворья с высокой келейкиНа платки их монахи глядят.На вратах монастырские знаки:«Упокою грядущих ко мне»,А в саду разбрехались собаки,Словно чуя воров на гумне.Лижут сумерки золото солнца,В дальних рощах аукает звон… По тени от ветлы-веретенцаБогомолки идут на канон.1914* * *На плетнях висят баранки,Хлебной брагой льет теплынь.Солнца струганые дранкиЗагораживают синь.Балаганы, пни и колья,Карусельный пересвист.От вихлистого привольяГнутся травы, мнется лист.Дробь копыт и хрип торговок,Пьяный пах медовых сот.Берегись, коли не ловок:Вихорь пылью разметет.За лещужною сурьмою —Бабий крик, как поутру.Не твоя ли шаль с каймоюЗеленеет по ветру?Ой, удал и многосказенЛад веселый на пыжну.Запевай, как Стенька РазинУтопил свою княжну.Ты ли, Русь, тропой-дорогойРазметала ал наряд?Не суди молитвой строгойНапоенный сердцем взгляд.1915* * *Туча кружево в роще связала,Закурился пахучий туман.Еду грязной дорогой с вокзалаВдалеке от родимых полян.Лес застыл без печали и шума,Виснет темь, как платок, за сосной.Сердце гложет плакучая дума…Ой, не весел ты, край мой родной.Пригорюнились девушки-ели,И поет мой ямщик наумяк:«Я умру на тюремной постели,Похоронят меня кое-как».1915* * *За темной прядью перелесиц,В неколебимой синеве,Ягненочек кудрявый – месяцГуляет в голубой траве.В затихшем озере с осокойБодаются его рога,И кажется с тропы далекой —Вода качает берега.А степь под пологом зеленымКадит черемуховый дымИ за долинами по склонамСвивает полымя над ним.О сторона ковыльной пущи,Ты сердцу ровностью близка,Но и в твоей таится гущеСолончаковая тоска.И ты, как я, в печальной требе,Забыв, кто друг тебе и враг,О розовом тоскуешь небеИ голубиных облаках.Но и тебе из синей шириПугливо кажет темнотаИ кандалы твоей Сибири,И горб Уральского хребта.<<1915>>Дряхлая, выпали зубы,Свиток годов на рогах.Бил ее выгонщик грубыйНа перегонных полях.Сердце не ласково к шуму,Мыши скребут в уголке.Думает грустную думуО белоногом телке.Не дали матери сына,Первая радость не впрок.И на колу под осинойШкуру трепал ветерок.Скоро на гречневом свее,С той же сыновней судьбой,Свяжут ей петлю на шееИ поведут на убой.Жалобно, грустно и тощеВ землю вопьются рога…Снится ей белая рощаИ травяные луга.1915Впервые я увидал Есенина в Петербурге… Он показался мне мальчиком 15–17 лет. Кудрявенький и светлый, в голубой рубашке, в поддевке и сапогах с набором…
Через шесть-семь лет я увидел Есенина в Берлине, в квартире А. Н. Толстого. От кудрявого, игрушечного мальчика остались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце…
Я попросил его прочитать о собаке, у которой отняли и бросили в реку семерых щенят.
– Если вы не устали…
– Я не устаю от стихов… А вам нравится о собаке?
Я сказал ему, что, на мой взгляд, он первый в русской литературе так умело и с такой искренней любовью пишет о животных.
– Да, я очень люблю всякое зверье, – молвил Есенин задумчиво и тихо. И когда произнес последние строки:
Покатились глаза собачьиЗолотыми звездами в снег — на его глазах тоже сверкнули слезы. После этих стихов невольно подумалось, что Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия…
Максим ГорькийУтром в ржаном закуте,Где златятся рогожи в ряд,Семерых ощенила сука,Рыжих семерых щенят.До вечера она их ласкала,Причесывая языком,И струился снежок подталыйПод теплым ее животом.А вечером, когда курыОбсиживают шесток,Вышел хозяин хмурый,Семерых всех поклал в мешок.По сугробам она бежала,Поспевая за ним бежать…И так долго, долго дрожалаВоды незамерзшей гладь.А когда чуть плелась обратно,Слизывая пот с боков,Показался ей месяц над хатойОдним из ее щенков.В синюю высь звонкоГлядела она, скуля,А месяц скользил тонкийИ скрылся за холм в полях.И глухо, как от подачки,Когда бросят ей камень в смех,Покатились глаза собачьиЗолотыми звездами в снег.1915* * *В том краю, где желтая крапиваИ сухой плетень,Приютились к вербам сиротливоИзбы деревень.Там в полях, за синей гущей лога,В зелени озер,Пролегла песчаная дорогаДо сибирских гор.Затерялась Русь в Мордве и Чуди,Нипочем ей страх.И идут по той дороге люди,Люди в кандалах.Все они убийцы или воры,Как судил им рок.Полюбил я грустные их взорыС впадинами щек.Много зла от радости в убийцах,Их сердца просты.Но кривятся в почернелых лицахГолубые рты.Я одну мечту, скрывая, нежу,Что я сердцем чист.Но и я кого-нибудь зарежуПод осенний свист.И меня по ветряному свею,По тому ль песку,Поведут с веревкою на шееПолюбить тоску.И когда с улыбкой мимоходомРаспрямлю я грудь,Языком залижет непогодаПрожитой мой путь.1915* * *Алый мрак в небесной черниНачертил пожаром грань.Я пришел к твоей вечерне,Полевая глухомань.Нелегка моя кошница,Но глаза синее дня.Знаю, мать-земля черница,Все мы тесная родня.Разошлись мы в даль и шириПод лазоревым крылом.Но сзовет нас из псалтыриЗаревой заре псалом.И придем мы по равнинамК правде сошьего крестаСветом книги ГолубинойНапоить свои уста.<<1915>>* * *Гаснут красные крылья заката,Тихо дремлют в тумане плетни.Не тоскуй, моя белая хата,Что опять мы одни и одни.Чистит месяц в соломенной крышеОбоймленные синью рога.Не пошел я за ней и не вышелПровожать за глухие стога.Знаю, годы тревогу заглушат.Эта боль, как и годы, пройдет.И уста, и невинную душуДля другого она бережет.Не силен тот, кто радости просит:Только гордые в силе живут;А другой изомнет и
