руки… За грузовиком людей шло много — траурная процессия запрудила всю улицу. Не было ни слез, ни голосистых причитаний, лишь все так же тоскливо и певуче плакали трубы. Кумачовый гроб стоял на середине просторного, серого от свежей цементной пыли кузова. Пятитонный грузовик-работяга только что свалил мешки с цементом, и тяжесть гроба в красной материи казалась ему игрушечной… Светлая головка деда Луки, убранная цветами, уложенная заботливыми женскими руками на высокую, набитую стружкой подушку, озарялась полуденным нежарким солнцем и была всем хорошо видна. Колеса тяжело давили сухую землю, рессоры, не чувствуя тяжести, слегка покачивали кузов, и белая головка на тонкой шее тоже чуть- чуть покачивалась, а людям казалось, будто дед Лука, прислушиваясь к скорбным голосам оркестра, кивал головой и говорил: «Нет, нет, не нужна такая горестная музыка… И не печальтесь, люди добрые… Я свое пожил, потрудился на этой земле всласть и вот ухожу… И не хочется, а уходить надо. И пусть не плачут трубы… мне и так хорошо…»
XVII
На второй день после похорон деда Луки к Ивану приехал Ефим Шапиро. Давно уже Ефиму хотелось собрать молодежь и поговорить о новых Журавлях. О своем желании он сказал Ивану, но тот наотрез отказался показывать на собрании свою работу.
— Но почему? — удивился Ефим. — Понимаешь, Ваня, какой развернется важный разговор! И для тебя и для всех нас!
— Понимаю. — Иван грустно усмехнулся. — Все понимаю, но к этому разговору я не готов… Вот в чем беда!
— Подготовься, — настаивал Ефим. — Чертежей у тебя полная комната. Даже макет будущих Журавлей имеется… Вот об этом и поговорим. — Ефим уместил макет на стульях и отошел шага на два. — Красота! Правда, есть пустые места… Но ты пояснишь словами… Неужели тебе не интересно послушать, что скажут о твоем проекте?
Настойчивые уговоры янкульского. друга раздражали. Ефим не понимал, что проект планировки и застройки Журавлей был готов лишь вчерне и показывать его в таком виде на собрании не было смысла. Ефиму же хотелось рассмотреть проект, как он говорил, «всесторонне и во всех деталях…»
— Придет время — обсудим, — сказал Иван. — А спешить не надо… Вот еще с месяц поработаю…
— Долго ждать, Ваня! — Ефим тяжело вздохнул. — Люди только и говорят о новых Журавлях… А сколько всякой болтовни расплодилось! Будто ты планируешь в Журавлях поставить два многоэтажных дома — в одном поселится молодежь, а в другом старики. А о хуторах какие идут толки! Будто весной все хутора будут снесены, а на том месте, где они стоят, землю перепахают и засеют пшеницей… Надо ж нам унять эти сплетни!
В комнату вошла Настенька. Одну руку протянула мужу, другую — Ефиму. На мужа смотрела влюбленными, искрящимися глазами. Ее приходу Ефим обрадовался и сказал:
— Настенька, как члена комитета прошу, выручай! Уговори мужа показать комсомольцам свой диплом.
— Настенька, Ефим не понимает, что торопиться нам не следует, — сказал Иван.
— Правильно! — Настенька осуждающе взглянула на Ефима. — Спешка тут ни к чему! Кто спешит, тот людей смешит!
— Вот, Ефим, мнение члена комитета, — с улыбкой сказал Иван.
— Нет, это — мнение жены! — Ефим взял свою соломенную шляпу, накинул на плечи парусиновый пиджак. — Ну, шут с вами, не спешите! Хотелось сделать как лучше…
Махнул рукой и ушел.
…Незаметно пролетели три недели. В Журавлях властвовала осень, сухая, с низким чистым небом, с крикливыми грачиными стаями над селом. Цепляясь о трубы и изгороди, всюду запестрел шелк «бабьего лета». Ни днем ни ночью Иван не покидал мастерскую. Работал с таким старанием, что часто забывал о еде и о сне. Ему помогала, как могла, Настенька. Иван заметно похудел. Скуластое лицо почернело, глаза ввалились, как у больного…
На одном подрамнике был показан опорный план села — сегодняшние Журавли; на другом рисовались будущие Журавли. На той доске, что была похожа на экран, вылеплен макет новых Журавлей, с улицами и домами, с площадью, выходившей на берег Егорлыка. На площади, перед рекой, поставлен памятник «Неизвестному чабану», и в Журавлях уже знали, что чабан этот будет немного похож на деда Луку. Рядом — парк и стадион, на краю села — больница, недалеко от жилых домов — школа-интернат. Даже неопытный глаз легко мог рассмотреть уменьшенные во много раз на макете Журавли, какими они станут в будущем. На длинной доске красовались чертежи трех типов двухэтажных жилых домов, блокированных на две, четыре и восемь квартир. По мнению архитектора, именно такие дома, с комнатами в первом и втором этажах, удобны для жилья, экономичны в строительстве и внешним своим видом лучше всего подходили к облику крупного степного поселения… Когда все это появилось в мастерской, Иван, не в силах скрыть радость, обнял Настеньку и сказал:
— Хорошая моя! Теперь можем созвать со-.брание!.
Настенька молча улыбнулась. Слова тут были лишними. И ее молчаливая улыбка и внутренняя уверенность, которая жила в ней, говорили Ивану, что теперь-то ему не стыдно показать людям свою дипломную работу. Пусть смотрят и оценят… И все же Иван наказал Ефиму, чтобы собрание было немноголюдным. Лучше всего пригласить комсомольцев по списку. Ефим согласился. Вместе с Настенькой они составили список на двадцать два человека. Было решено собраться в субботу, и не в правлении, где имелся небольшой зал для заседаний, а тут же, в доме Ивана Лукича..
До субботы оставался один день. Не теряя времени, Ефим оседлал мотоцикл и уехал извещать тех, кто был в списке. Иван и Настенька тем временем выносили на веранду чертежи, развешивали их по стенке, как на стенде. Макет новых Журавлей поместили на самом видном месте. Расставили стулья, скамейки, так что к открытию собрания все было готово заранее. Не зная, что бы еще такое приятное сделать Ивану, Настенька раздобыла камышину, и сказала:
— Ваня! Погляди, какая указка!
В субботу, когда солнце опустилось за Журавли, в калитке появились не комсомольцы, которых Иван и Настенька поджидали, а хуторяне из Птичьего — Игнат Антонов и Антон Игнатов.
— Доброго здоровья, Иван Иванович!
Они протянули Ивану руки, по-приятельски улыбнулись.
— Вот и мы, Ваня! Не опоздали?
— А вы, собственно, по какому делу? — спросил Иван.
— Мы? — удивились хуторяне. — Мы насчет показа новых Журавлей.
Смутившись, Иван сказал, что показа новых Журавлей не будет. Хуторяне не верили. Хитро, щурили глаза, подмигивали.
— Голову нам, Ваня, не морочь!
— Мы все наперед знаем!
— Для делегатов Лысаков снарядил грузовик, — пояснил Антон. — А мы на своих двоих… Слава богу, не опоздали.
— Зачем понадобился грузовик? — спросил Иван.
— Для людей…
— Странно. — Иван посмотрел на Настеньку. — Но кто сказал, что- нужно сюда людей везти?
— Ну и Ваня! Ну и хитрун! — Хуторяне рассмеялись. — Рази можно собрание утаить от людей? Раз собрание — все знают.
В то время, когда возле калитки шел этот спор, к воротам, взвихрив пыль, подкатил грузовик — не из Птичьего, а из Куркуля. В кузов набилось столько молодых, пожилых мужчин и женщин, что они могли лишь стоять, крепко, по-братски обняв друг друга.
Из кабины вышел Подставкин. Довольный тем, что на одном грузовике сумел доставить столько
