Mea culpa

Она вдруг слегка покраснела – как будто закатный луч погладил ее по лицу.

– Да нет, мне неудобно… Что вам трудиться…

– Пустяки, – решительно сказал он и в приливе сил так встряхнул пылесос, как будто это была Сережкина трехкилограммовая гантелька. – Какая у вас квартира?

– Нет-нет, спасибо…

– Ну чего вы?! Она вздохнула.

– Четырнадцатая.

– Ну вот. Вы когда дома будете?

– Я сегодня весь вечер дома. – Он видел, что она растерялась. И чего?! И в то же время он просто млел от этой ее растерянности. Он все сделает, он перетряхнет у этого прадедушки пылесосов все его старые кости, он не бросит ее, не оставит одну… он спасет ее… тьфу ты, чушь какая!!

– Ну все, я пошел, – сказал он. – Если там что-то серьезное – ну, обмотка сгорела… – он подумал: если полетела обмотка, дома я сделать ничего не смогу. Отнесу на завод – Мишкин участок ремонтирует маломощные двигатели… – Ну, тогда завтра.

– Большое вам спасибо, – неожиданно горячо сказала она. – Я уже второй раз хожу в эту мастерскую. По телефону не дозвонишься, трубку не берут, второй раз прихожу – и закрыто…

– Все будет в лучшем виде, – заверил он и – глубоко закогтив взглядом старух – полетел домой…

III

Света в недоумении уставилась (это он непроизвольно подумал – уставилась) на пылесос.

– Господи… что это?

– Пылесос, – сказал он и поставил пылесос у стены: звук получился такой, как будто, раздавливая паркет, упало пушечное ядро. Как она его дотащила – в такую даль?! Увидел над отполированной дужкой ее тонкое, заплетенное сеточкой жилок запястье… – Встретил сейчас жену Бирюкова – идет с пылесосом. Ходила в мастерскую, на Коптевской, а там никого. Работнички, блин… Ну, я и предложил посмотреть.

Жена чуть наклонила голову и взглянула на него исподлобья – и поджала бесцветные – с остатками яркой помады – губы.

– Да?

– Ну да, – сказал он, сбрасывая сандалии и надевая необъятные шлепанцы.

– Понятно, – сказал она и пошла на кухню.

Он поспешил в уборную, к шкафу с инструментом – вытащил тестер, отвертку, нож, моток изоляции… он любил, чтобы во время работы у него было все под рукой. Он немного тревожился: чего там в пылесосе может сломаться? Движок в ведре… Правда, если бы сгорела обмотка, она бы сказала – что была вонь, дым… Ладно. Умру – но этот пылесос починю. Обмотка так обмотка. На заводе, правда, может и не оказаться подходящих движков – чтобы вмонтировать в старый корпус. Ничего, перемотают… А то пойду – и новый куплю! Во придумал?! Пылесос стоит сороковник, а у меня на мотоцикл отложено пятьсот. Да и на кой он… что он, мальчишка – на четвертом десятке на мотоцикл? Нет, мотоцикл – это, конечно, здорово… только куда на нем ездить? До первого гаишника, мать их ети? Ах да, на участок… При воспоминании об участке сердце его вдруг потянуло тоской. В августе тесть обещал кирпич и бетон, придется строить эту проклятую дачу. Он поразился – весь этот год, когда он думал о предстоящем строительстве, руки его прямо вздрагивали от нетерпения: работать он умел и любил, неторопливое дежурство даже его тяготило – он наверстывал дома: встроенные шкафы, паркет вместо холодного как лягушка линолеума, год назад жена захотела карнизы и лепные розетки под люстры на потолке… во, дурь-то! Два пятьдесят потолок – и розетки с карнизами, как в старых домах, – но потом сам увлекся… Строительство дома – своего дома! – еще не начавшись, захватило его. И вдруг сейчас – проклятая дача… Интересно, а у Нади есть дача? Нет, наверное, – дочка все лето в Москве… Он опять увидел ее растерявшееся, залитое тонким румянцем лицо. Сейчас сидит дома, ждет… ждет, когда он придет и принесет пылесос. Когда он придет… На кухне вдруг что-то грохнуло – злым, тонкостенным металлическим зыком, как будто ударили молотком в пустое ведро, – он очнулся. «Что за черт, – медленно подумал он – и то, что он про себя выговорил потом, совершенно ошеломило его. – Может быть, я того… влюбился?» Уже много лет он не произносил даже мысленно в сочетании с местоимением я этих слов – «влюбился», «люблю»… то есть Светка, конечно, хорошая, и он ее любит – но чтобы он сказал именно так… И сейчас он – даже со злостью – посмотрел изнутри на себя: «Ты чего – дурак?!!» За спиной что-то стукнуло. Сидя над пылесосом на корточках, он оглянулся. На пороге кухни стояла жена. Губы ее были сжаты в прямую бесцветную линию.

– Обедать ты, конечно, не будешь?

Он – неизвестно почему – смутился. Он забыл об обеде, хотя по дороге домой был голоден, как собака.

– Почему, буду.

– А я думала, что тебе назначили срок. Аврал, конец года.

Он пообедал – не спеша, разумом заставляя себя не спешить. Жена молчала, и он молчал. Сережка пришел из школы – вторая смена.

– А что это? Пылесос! У-у, старый какой… Его до революции сделали, пап?

– Нет, – сказал Николай. Почему-то (все мотивы его поступков за последние полчаса были одним почему-то – не понимал он себя) ему не хотелось рассказывать сыну о пылесосе. Объяснила жена.

– Папа открыл частную лавочку, – язвительно сказала она.

– А как это?

– Ну что ты городишь? – вдруг озверел он – и – опять с непонятным! – чувством вины сломал себя. –