— Помолчи, — отмахнулся горец, — давным-давно боги решили создать людей, и поспорили, у кого лучше выйдет. Хозяин Гор вытесал их из камней, и скрепил железом. А Хозяин Равнин связал из тростника и облепил глиной.
И стали они спорить, чьи люди лучше и которых надо оживить. И спорили до самого вечера, пока не устали, и решили подождать утра. А на ночь оставили людей перед домом. И ночью пошел дождь, и когда утром Хозяин Равнин вышел во двор, то увидел, что глина размокла, и люди его развалились. Зависть охватила его, и он притащил во двор много хвороста и поджег. Железо размякло, заклепки выпали, и люди Хозяина Гор тоже развалились.
— Твои люди не лучше моих, — сказал он тогда Хозяину Гор, когда тот проснулся, — не достояли они до утра.
— Тогда сделаем и тех и других, — сказал Хозяин Гор и пусть мои живут на моей земле, а твои на твоей.
Вот поэтому люди гор и люди равнин не похожи друг на друга.
— Но люди же состоят совсем не из камня и глины? — возмутилась Мольфи, — это все сказки.
— Как знать, — философски заметил солдат, снова доставая ложку и возвращаясь к супу.
— А из чего тогда кочевники? — ехидно спросил Гарвен, — их существование решительно портит твою версию.
— Это да, — задумался горец, — значит, был еще один участник спора, но легенды о нем не говорят…
— Это сказки, — упорно возразила Мольфи, — люди состоят из плоти и крови, а не из железа или глины.
— Думай как хочешь, — пожал плечами солдат, — но люди гор и люди равнины они разные.
Он снова внимательно посмотрел на Мольфи.
— И в тебе тоже кровь железа и камня. Наша кровь.
— Ну, хватит, — вмешалась Фрикса, — может она и рыженькая… чуть-чуть… но вполне себе хорошенькая девушка, не то, что ваши дикарки с раскрашенными физиономиями.
— Рисунок будет ей к лицу, — совершенно серьезно заявил горец, — если захочет, могу сделать…
— Кыш! — замахнулась Фрикса поварешкой, — тоже мне удумал, приличной девушке лицо краской мазать! Чтобы я такого даже не слышала.
В бывшем кабинете графа Мольфи застала Родгара, погруженного в какие-то бумаги. Перед ним стоял Лотакинт пунцовый и всклокоченный сильнее обычного.
— Я требую, чтобы ее сиятельство лично подписала все долговые расписки! — бурчал дворецкий.
— Ты же знаешь, Лато, — увещевательным тоном отвечал Родгар, не отрывая взгляда от бумаг, — графиня возложила на меня все финансовые дела. Не будем тревожить ее ради таких мелочей.
— Это не мелочи, — упорствовал дворецкий, — вы заказали камня столько, что хватит на пять целых саркофагов, а не только на две крышки! И не просто камня, а редкого черного доломита… Я уважаю ваше почтение к покойным, но зачем покупать столько лишнего и дорогого материала?
— Мы должны быть уверены, что в случае необходимости сможем переделать саркофаг.
— Так найдите резчика, который не испортит работы!
— Мы нашли лучшего, но вдруг графине не понравится?
— Он может сделать эскиз? Вырезать образец на дереве, в конце концов!
— Почтенный Лотакинт, — Родгар отложил перо в сторону и пристально уставился на дворецкого, — ответственность за траты лежит на мне, и я буду отвечать за них только перед ее сиятельством. Понятно?
Лато побагровел, засопел, повернулся и, ничего больше не сказав, вышел.
Родгар вздохнул и покачал головой, глядя ему вслед. Потом заметил Мольфи.
— Что тебе, Малфрида?
— Я искала учителя Румпля.
— Он наверху, в библиотеке…
— Спасибо, кавалер Родгар
Тот кивнул и снова погрузился в изучение документов.
Мольфи поднялась наверх. Учителя в библиотеке не оказалось. Видимо куда-то вышел и сейчас вернется. В ожидании, девушка принялась бесцельно бродить по комнате и подошла к столу в центре. Там были разложены какие-то бумаги, рядом стояла чернильница с пером, и лежали счеты. Ее внимание привлек большой лист с необычной схемой. Одиннадцать многоугольников образовывали нечто, отдаленно напоминавшее человеческую фигуру. Три в центре формировали подобие туловища, а четыре по краю — грубые модели рук и ног, состоявшие каждая из двух фрагментов. Многоугольники соединялись запутанными линиями, сплетавшимися в описанный вокруг фигуры круг. Поля листа были испещрены неизвестными Мольфи буквами и причудливыми символами.
— Что ты здесь делаешь?! — прогремело за спиной.
Девушка вздрогнула и испуганно обернулась.
Румпль стоял на входе. Его обычно безмятежное лицо потемнело от гнева.
— Я… я… — Мольфи немного попятилась, — я пришла, чтобы спросить о сегодняшних занятиях, а вас не было… я хотела подождать…
Лицо учителя приобрело обычное добродушное выражение.
— Конечно же. Извини, я напугал тебя.
Он быстро подошел к столу, свернул лист со схемой и поспешно убрал его в кожаный футляр.
— Ты хотела спросить о занятиях? Сегодня мы немного задержимся, — его голос был уже спокойным, — приехал каменотес. Я хотел с ним поговорить. Можешь спуститься с нами.
Только тут Мольфи заметила, что Румпль вошел не один. У входа стоял одетый в неброский костюм горожанина человек с багровым шрамом на щеке.
— Это Ангис, мой помощник, — представил его Румпль, — а это Малфрида, моя ученица.
— Очень приятно, — негромким шелестящим голосом произнес человек.
У Мольфи по спине прошел холодок. Этот голос она уже определенно когда-то слышала, но вот лицо человека было ей незнакомо. А еще ей не понравились его глаза. Немигающие и бесстрастные, как у змеи.
Они спустились в центральный зал. Графское кресло пустовало. Уртиция изучала какие-то манускрипты у себя наверху и требовала, чтобы ее лишний раз не беспокоили.
Каменотес уже дожидался их на скамеечке у входа. Посмотрев на него, Мольфи поняла, что Фрикса не ошиблась. Мастер прибыл не из Кедога, а откуда-то из совсем других мест. У него было смуглая, почти коричневая, кожа, узкое лицо с большим ястребиным носом и глаза полные какой-то вселенской грусти. С самого конца подбородка свисал заплетенный в косичку клок волос. Кроме него и бровей другой растительности на лице каменотеса не было. Одежду он носил обычную, но сидела она на нем плохо, словно с чужого плеча.
— Каменотес, называющий себя Уккамом, — хмуро доложил Лотакинт, осуждающе глядя на пустующее кресло.
Гость семенящими шагами подошел к Румплю, опустился на колени и поцеловал край его мантии.
— Можешь говорить, — произнес учитель, отнесшийся к необычному поступку каменотеса как к чему-то само собой разумеющемуся.
— Приветствую тебя, о великий, из великих, — заговорил мастер негромко и с сильным акцентом.
— Можешь называть меня просто маэстро Румпль.
— Слушаю и повинуюсь.
— Поднимись.
