— А-а…
— А что вообще случилось-то, Иванушка? Одну минуту тут козленок на привязи, другую — ты носом навоз роешь. И куда ты подевался тогда, ночью? Чую я, что змеюка эта трактирщик тут лапу свою нечистую волосатую приложил, а понять, в чем дело — не могу. Я ведь волшебников за версту чую, с закрытыми глазами в толпе узнаю, а тут — ничего. Нет у него дара. И у работников его нет. Не мог он тебя вот просто так заколдовать!
— Не мог бы — не заколдовал, — хмуро возразил Иван. — А как — я и сам толком не понял. Помню, как по комнатам мы с тобой разошлись. Помню, как ночью с Марьяниной стряпни пить захотел — страсть. Зажег свечку, прихлебнул из кувшина, и… — царевича передернуло.
— Что случилось?
— Я даже не понял, как все и произошло. Вот как ты сказал — одну минуту человек, другую — маленький такой, на четвереньках, и слово сказать не могу — как ни силюсь, а все какое-то меканье получается. Хочешь, смейся надо мной, Сергий, а только мне так страшно никогда еще в жизни не было. Сообразил я, что задвижку открыть надо, тебя разбудить, а не могу никак — рук-то нет, копыта… Заметался я тогда…
Волк схватил Иванушку за плечи, заглянул в лицо, и облапил пуще прежнего.
— Это ты, царевич, надо мной, дураком полупьяным, смейся… Ты ведь своими прыжками тогда, может, мне жизнь спас. Может, если бы не ты — неизвестно, что со мной бы было. Я ведь также от жажды проснулся, только попить захотел — да твои скачки услышал…
Серый осекся, Иван вырвался из его объятий, и глаза их встретились.
— Вода! — выдохнули они в один голос.
— Но откуда? Как? — недоуменно взмахнул руками Волк. — Наговорить на воду, конечно, можно, но ведь такое мощное заклинание не каждый волшебник сможет осилить, а тут — трактирщик сиволапый! Ну не мог он этого сделать, не мог, чем хочешь поклянусь!
— Постой, — ухватил его за запястье Иванушка. — Конечно, это ерунда, сказки детские…
— Говори.
— Да нет, глупости конечно… Но я слышал от своей няньки в детстве, что в ее родной деревне жила одна старуха, сестра подруги которой знала одного ямщика, который однажды вез человека, который был знаком с одним… Короче, нечто похожее однажды случилось с одной девочкой оттого, что она попила воды из следа, оставленного то ли свиньей, то ли медведем…
— Из следа?… Воды попила?…
— Ну да… Я же говорю — чепуха какая-то, просто к слову пришлось, вспомнилось… Вот была бы здесь Ярославна — она бы быстро во всем разобралась.
— Если бы сеструха моя была здесь — такого вообще бы не случилось, — угрюмо изрек Волк. — А насчет следа — возможно, в этом что-то и есть… Знаешь, есть у меня одна мыслишка… Посиди-ка ты пока здесь, а я все хозяйство евойное хорошенько обойду. Да смотри, отсюда — ни шагу, — Серый повязал заново платочек и двинулся к загородке.
— Стой! — вдруг ухватил его за сарафан Иван. — Какой же я низкий эгоист!
— Да? — обернулся Волк.
— Да. Самое-то главное я забыл. Ты знаешь, что он так поступает с каждым богатым путником, который у него останавливается?
— Что-о?!
— Все козы, овцы, коровы, свиньи здесь — это все когда-то были люди. Он их всех заколдовал — кого раньше, кого позже. Чем дольше человек находится в зверином обличии, тем больше становится похожим на самое обыкновенное животное, и потом уже сам не может вспомнить, что раньше он был кем-то другим.
— А ты откуда знаешь?
— Видишь — вон там, в загоне напротив, баран на нас смотрит?
Серый оглянулся — действительно, черный баран, приподнявшись на задние ноги, неотрывно следил за ними, беззвучно раскрывая рот и, казалось, хотел что-то сказать.
— Это лукоморский купец, Демьян Епифанов, их торговый дом — один из самых богатых у нас. Его превратили около недели назад. Он и его приказчики ехали домой из Вамаяси с товаром. Их Козьма сделал жеребцами, вон они, буланый и соловой, там, подальше, видишь?
— А хороши…
Царевич метнул на друга гневный взгляд.
— Шучу, — пожал плечами Волк.
— Они уже стали забывать, что еще неделю назад они были людьми, видишь? Они на нас не реагируют. Демьян сказал, что они сразу впали в отчаяние, и полное превращение закончилось быстрее. А он сопротивлялся, поэтому смог пока сохранить в себе человеческое. Был еще возчик, ему показалось, что его превратили в быка, но после той ночи он его больше не видел.
— Ну, трактирщик… Козьма, значит. Скоробогатый, — в голосе отрока Сергия зазвучали нехорошие нотки; нотки, которые обычно слышатся в звоне острой стали и предсмертных хрипах. — Ну, держись, лапик, рассердил ты меня теперь по-настоящему. Я, конечно, и сам не подарок, но тут дело другое. Ты знаешь, что он потом этих людей на мясо продает?
— Не может быть! — Иван задохнулся от ярости. — Ну, подлюга, берегись, — и вихрем, одним прыжком, перемахнул через ограду, сорвав на лету со стены топор.
— Стой, Иванко, не торопись, — ухватила его за плечо железная рука Серого.
Посетителей в трактире не было, и хозяин с двумя шкафоподобными работникам уселись обедать прямо в общем зале. Аленушка с поклоном принесла им похлебку, нарезала горку хлеба на столе.
— Что, мясник еще не приезжал?
— Нет, хозяин, не было…
«И не будет,» — с мрачным удовлетворением договорил про себя Серый. После того, как у мясников, перехваченных метрах в ста от трактирщицкого имения, многозначительно помахали под носом топором, вряд ли они еще когда-нибудь вернутся в эту деревню. И не пожалеют.
— Аленка, вина неси.
— Извольте.
Через секунду девчушка вернулась, неся на подносе два оловянных кубка и один золотой, доверху наполненных крепкой сливовицей.
Козьма Скоробогатый повел над ней носом, зажмурился от удовольствия, прищелкнул языком.
— Эх, хороша, родимая!
— Хороша, — согласно закивали работники.
— Ну, робятушки, будем!
Мужики чокнулись и залпом выпили.
Иванушка едва успел отскочить от двери, в замочную скважину которой он подглядывал — нахлестываемые Серым хворостиной, пулей вылетели на дорогу с сумасшедшим визгом два огромных борова, а следом за ними — нечто невообразимое, что ни в сказке сказать, ни в кошмаре не увидеть: свиная голова с коровьими рогами, овечье туловище на кривых козьих ногах и поджатый конский хвост крючком. Издаваемые при этом существом звуки описанию не поддавались. Да и вряд ли они того стоили.
Серый пронзительно засвистел, вытянул уродца вдоль жирной спины хворостиной, и весь табунок помчался к лесу, поднимая за собой тучи пыли.
— Геть, геть, геть!!! Ату их, ату!!! — заливался Волк на пороге.
Царевич впервые пожалел, что обучение свисту в два пальца не входит в программу подготовки молодого правителя в Лукоморье.
— Иванко, ты — гений! — уже в который раз за день заключил Серый в свои медвежьи объятия царевича.
— След?…
— Да, след, вернее, следы, — и он махнул рукой в сторону убегающего стада. — Сам увидишь. На заднем дворе, в низинке, в отдельном сарайчике — я покажу тебе потом. Там из земли сочится вода — видать, место влажное, да особенное какое-нибудь. Или водичка такая… Ярославна бы разобралась.
