страдальческое удивление. Увиденное короля, судя по всему, удовлетворило, и он продолжил:
— Как видите, не только вы хорошо говорите по-вондерландски. Я тоже большой любитель лукоморской культуры! Я даже прочел книгу вашего известного писателей, правда, я уже не помню, как его звали, и какую. Но это замечательная книга! Все говорят. А в молодости я изучал вашу великую страну. Ваши пословицы и поговорки — это кладезь мудрости! Я заучивал их наизусть ночами! Мои предки всегда говорили — язык врага надо знать! Ха-ха! Волков бояться — ни одного не поймаешь! Лукоморская народная мудрость!
Тут к Иванушке вернулся утраченный было дар речи.
— Извините, ваше величество, но эта пословица… ооууй! — несколько преждевременно и неожиданно закончил царевич фразу. И зачем-то запрыгал на одной ноге.
— Что-что? — недопонял король.
— Его высочество хотели сказать, что эта пословица заставила вспомнить его о цели нашего визита.
— А что же он сам это не сказал? — в искреннем непонимании наморщил Шарлемань узкий лоб.
— О, ваше величество, вы знаете, царевич Иван такой стеснительный, он так легко смущается, теряет нить разговора, так сказать, и даже нервный тик с ним от волнения приключается. Эпиплексия. Особенно в присутствии такого харезматичного финтралопа, немцената и орниптолога, как ваше непревзойденное величество. И он перед тем, как войти сюда, попросил меня об одном одолжении — чтоб я сам, как его доверенное лицо, корпус реликта, так сказать, донес до вашего величества нашу нижайшую просьбу. Как говорится, одна голова хорошо, да жестко спать. Лукоморская народная мудрость, — И Серый расшаркался и сделал паузу, чтобы убедиться, что до Шарлеманя все дошло, впиталось и осело.
Казалось, было слышно, как скрипят королевские мозги. Орниптолог и финтралоп явно запали правителю в душу.
С Иваном, похоже, тоже случился один из приступов, про которые князь так предусмотрительно упомянул.
Прошла минута.
— Да-да, конечно, — наконец обрадовано закивал король. — В тихом омуте не без урода.
Сергий Ярославский Волк ободряюще улыбнулся.
— Так вот, видите ли, дело в том, что скоро у царицы-матушки, да преумножатся ее годы, случится день рождения, юбилейная дата, так сказать, восемнадцать — баба ягодка опять. Ха-ха.
— Ха-ха, — заговорщицки подмигнул вондерландец.
— И ваш покорный слуга, юный царевич Иван, будучи примерным сыном и благородным витязем, решил подарить матушке в этот знаменательный день нечто такое, что запомнилось бы не только ей на всю жизнь, но и о чем говорили бы десять поколений после него, что-то обычное для зарубежных стран, но диковинное для Лукоморья.
— Та-ак? — заинтересовано склонил голову Шарлемань.
— И его выбор пал на позолоченного павлина, что, как говорят, живет в чудесном саду Мюхенвальда, — и видя, как начинает багроветь лицо короля, и как в легкие уже набирается воздух для решительного отказа, Волк быстро договорил:
— …И предлагает вашему величеству за него полмешка золота.
Король на секунду замер — сработал арифмометр в его лысеющей голове. Дебет-кредит, победа- поражение, войско-свадьба… двор-развлечения… турниры-фасоны… Щелк-щелк, щелк-щелк, щелк-щелк… Щелк.
Решение созрело.
— Нет, на это я согласиться не могу, — как и ожидал Серый, Шарлемань замотал головой, но далеко не так решительно, как собирался в начале — в ней уже накрепко засело видение большой кучи такого необходимого ему сейчас металла пятьсот восемьдесят пятой пробы.
Иван тоже почувствовал это, и решил внести свою лепту в разговор.
— Князь хотел сказать — ч…ауууй!
— Что? — не расслышал Шарлемань.
— Его высочество великодушно соглашаются на мешок, — разъяснил князь.
— А почему он опять прыгает на одной ноге?
— Это он от смущения, — расплылся в умильной улыбке поверенный царевича.
— Какая прелесть! — заулыбался король. — Семь мешков.
— Чрезвычайно милый мальчик, — согласился с ним князь. — Полтора.
— Зол… Жар-птица — это символ нации. Шесть с половиной.
— Символ нации — это ее монарх, — глубокий поклон. — Два.
— Другой такой вы не найдете нигде. Шесть.
— А если найдем? Два с половиной.
— Пожалуйста, ищите. Это ведь не я к вам пришел, требуя продать семейную реликвию. Пять с половиной.
— Продать — не подарить. Три.
— Если бы вы знали, как она смотрится вечером в верхнем саду! Пять.
— Может, еще узнаем. Три с половиной.
— Нет, я просто обязан рассказать, как она нам досталась! Сколько благородных рыцарей сложило свои удалые головы! Четыре с половиной!
— Это ваши проблемы, как она вам досталась. Мы предчувствуем, как она достанется нам. Четыре.
— …
— И это наше последнее слово. Смотрите, ваше величество, мы ведь можем и в другом месте поискать. А ведь что с возу упало — на то напоролись! Лукоморская народная мудрость.
Король согласно кивнул.
— По рукам, золотые вы мои мальчики!
— Но ваше величество!..
И только тут в первый раз наши герои заметили, что они с Шарлеманем в зале аудиенций были не одни. За троном, сливаясь с бордовыми портьерами, все это время стоял невысокий бледный человечек в бордовом балахоне и круглой серой шапочке. И теперь он выступил из тени и яростно зашептал в монаршье ухо что-то неприятное, судя по тому, как опять налилась кровью физиономия Шарлеманя и насупились мохнатые брови.
— Кто это? — украдкой спросил Серый.
— Я думаю, Кардинал Маджента — ну, помнишь, когда границу переезжали, мы их историю вспоминали? Интересно, что он может ему говорить? Не нравится мне все это…
— И мне тоже. Слишком легко все прошло. А говорит он ему, чтобы тот не давал окончательного ответа, пока не получит известий об исходе сражения.
— Ну и слух у тебя…
— И слух тоже.
— Серый, ты молодец, только можно я выскажу пожелание, пока не забыл? Хотя, такое не забывается.
— Валяй, — милостиво согласился князь.
— В следующий раз, когда будешь говорить про… ну, про немцената и харезматичного финтралопа… ты меня заранее предупреждай, пожалуйста, ладно? А то ведь тут действительно заикой остаться можно…
— Я должен больше читать?
— Или наоборот, меньше. Третьего лучше не надо.
Припекало июньское солнышко. Теплую кожистую листву дуба нехотя шевелил слабый ветерок. Внизу, под холмом, на сколько хватало глаз, во все стороны простирались поля — зеленая равнина. И петляла- вилась дорога.
На дубу сидел Серый и от скуки свистел. Иногда он слезал и останавливал проезжих и прохожих,
