Я не ответил. Возбуждение спадало. Я чувствовал вековую усталость. Ноги подгибались, хотелось присесть. Вдалеке показалась машина. Я поднял руку.
Старенькая «копейка» остановилась рядом со мной. Стекло на передней дверце опустилось.
– Куда? – спросил пожилой мужик, сидевший за рулем.
– В центр – ответил я. Мужик мотнул головой.
– Садись. Я открыл заднюю дверцу, пропустил Юлю и сел сам. Всю дорогу мы молчали. Возле Юлиного подъезда я рассчитался с водителем и мы вылезли.
Юля знакомым жестом сунула руки в карманы куртки и чуть приподняла плечи.
– Спасибо, Вадик – сказала она. Я натянуто усмехнулся.
– Не за что. Мы еще помолчали. По ее лицу прошла тень колебаний. Я снова ждал.
– Зайдешь? – решившись спросила Юля.
– Зайду – ответил я. Юля открыла дверь квартиры и, обернувшись ко мне, прошептала:
– Только тихо, бабушка спит.
По темному коридору мы пробрались в ее комнату. Я сразу обнял ее и в темноте губами нашел ее губы. Я целовал ее глаза, щеки, шею. Мы раздевались на ощупь, помогая друг другу. Свет мы не зажигали, да он и не был нам нужен. Мы любили друг друга и чувствовали друг друга и каждое прикосновение обнаженных тел было мучительно и сладостно.
Потом мы лежали рядом опустошенные и серый рассвет входил к нам в комнату. Мы курили по очереди затягиваясь одну сигарету. Я до сих пор помню вкус этой сигареты… В семь утра я тихо оделся, поцеловал Юлю и ушел.
4
Домой я шел пешком. Деньги были, просто хотелось подумать.
На земле лежал свежий, только что выпавший снег. Я шел по этому нетронутому снегу и на нем четко отпечатывались мои следы…
В нашей квартире было тихо. Я облегченно вздохнул – родители на работе, значит можно побыть одному. Я снял куртку и присел, расшнуровывая кроссовки. Кто-то кашлянул. Я поднял голову – на пороге родительской спальни стоял отец.
– Доброе утро, Вадик – сказал он. Я растерянно ответил.
– Доброе утро, пап. Отец был в брюках, рубашке с галстуком, но без пиджака.
– Ты сегодня выходной? – спросил я.
– Нет – ответил отец – просто задержался.
Мы замолчали. Я наконец разулся и встал. Отец держался необычно. Словно хотел что-то сказать, но не знал как.
– Вадик – сказал он – я хочу с тобой поговорить. Отец сел в кресло и показал мне на соседнее.
– Сядь.
Я тяжело вздохнул, но деваться было некуда. Я сел. Отец помолчал, барабаня пальцами по подлокотнику кресла.
– Как у тебя дела в институте? – спросил он.
Я хотел соврать, но потом подумал – какая разница? Все равно ведь узнает. Поэтому ответил:
– Никак. Я хочу его бросить – и внимательно посмотрел на отца, следя за его реакцией. Отец не удивился. Похоже он был готов к такому ответу.
– Бросил… – сказал он. – Что же, ладно. Куда же тогда ты хочешь поступить?
– Никуда – ответил я. На этот раз отец удивился. Даже перестал барабанить пальцами.
– А что ты собираешься делать? Я пожал плечами.
– Буду работать.
– Кем же? – продолжал допытываться отец.
– Буду бизнесом заниматься – ответил я. Отец с силой ударил ладонью по подлокотнику…
– Хватит врать, Вадик! – выкрикнул он. Потом немного успокоившись продолжил – Не считай меня дураком пожалуйста. Я прекрасно понимаю, каким бизнесом ты занимаешься с этими своими друзьями – Андреем Осинцевым и вторым, как его… – отец щелкнул пальцами – … Чибой. И почему ты вдруг так подружился с нашим соседом… – отец кивком указал на стенку, за которой была квартира дяди Коли –… тоже понимаю. А вот понимаешь ли ты, чем это может закончиться для тебя? Меня охватила злость. Я недобро усмехнулся.
– Я понимаю, пап– сказал я – Конечно то что, что я делаю – это плохо. А что по твоему хорошо? Просидеть пять лет в институте, живя на одну стипендию? А получив диплом пойти инженером на завод? Получать грошовую зарплату и год копить деньги, чтобы купить джинсы. Потом еще год копить на ботинки. А когда ботинки куплены, оказывается, что джинсы износились и надо копить на новые. И так по кругу, всю жизнь, пока не окажется, что жизнь-то прошла и пора копить на похороны. Это по твоему хорошо? – я задохнулся и замолчал. Отец тоже молчал, задумчиво гладя пальцами верхнюю губу.
– Я понимаю тебя – неторопливо начал он, словно читая лекцию – Я многое мог бы возразить тебе. Ну, например – на зарплату инженера можно без труда купить джинсы. Но я понимаю, джинсы для тебя только символ другой, более интересной жизни.
Я могу сказать, что тебе не обязательно работать именно инженером. Ты мог бы заняться бизнесом, я имею в виду настоящим бизнесом. Да и инженером не обязательно быть всю жизнь. Ты молод и не глуп и наверняка мог бы продвинуться. Но здесь дело не в этом. И в бизнесе и на производстве, чтобы чего-то добиться надо много работать и ждать. А ты ждать не хочешь. Ты хочешь все сразу. Так!
– Так – ответил я. Отец покачал головой.
– Ты все-таки еще очень молод. Мальчишка. Не понимаешь, что все и сразу не бывает.
– У меня будет – возразил я, но отец не обратил на это внимания:
– Я говорю с тобой сейчас не как отец с сыном, а как старший, лучше знающий жизнь с молодым и неопытным. Я боюсь ты не до конца понимаешь, куда лезешь. Это ведь не на работу устроиться: хочу – работаю, а не хочу – уволюсь. Здесь так не получится. По этой дороге стоит только пойти и свернуть уже будет нельзя. Придется идти до конца. А какой будет этот конец, никто не знает. И что ты приобретешь, а что потеряешь – неизвестно. И еще вопрос: стоит ли приобретенное той цены, которую придется заплатить. А заплатить обязательно придется. Это ведь как война, Вадик, а на войне проигравшие от победителей не очень то отличаются. Я тебе это как историк говорю. Подумай об этом. И вот еще над чем подумай. Ты влезаешь в серьезную игру. В ней свои правила. Правила жестокие. Играют в ней многие, а вот выигрывают, если выигрывают, единицы. И это не простые люди. Они рождены для такой игры. Как рыбы для воды. Я думаю, что знаю тебя не плохо. Я совсем не уверен, что ты такой как они. Пойми, это не значит, что ты хуже других. Просто люди не живут в воде, но зато и рыбы на берегу жить не могут. Каждому свое. Сейчас ты хочешь сунуться в воду, но подумай, сможешь ли ты в ней плавать? Вдруг ты утонешь? Подумай. Соизмерь свои желания и свои возможности. Не торопись. Тебе не куда спешить. Просто подумай – сможешь ли?
Отец замолчал. То, что он сказал неожиданно совпало с тем, что говорил дядя Коля. Разница была лишь в том, что дядя Коля предлагал попробовать, а отец – постоять в стороне. Признать правду отца, значило признать свою слабость. Я не мог это сделать. Просто не мог. И поэтому упрямо набычившись я сказал.
– Мне все равно. Пусть будет, что будет.
Отец всегда свято верил в силу логики. И терялся, когда видел, что она не действует. Он не знал как еще можно переубедить меня. Горечь от собственного бессилия прозвучала в его словах:
– Похоже ты уже все решил…
– Да – отрезал я.
Повисла тягостная пауза. Говорить больше было не о чем. Резко и как-то очень тревожно позвонил телефон. Я вскочил, но отец опередил меня:
– Сиди, я подойду – сказал он. Отец вышел в коридор. Я услышал как он говорит.
