подошел к мужику: — Без сноровки дела не сделаешь, дай-кось я.
Испугавшийся, растерянный мужик молча повиновался.
Перекрестясь, отец Феодор взял поудобнее молот, примерился глазом к дубовому клину, размахнулся. Все услышали, как звякнули деньги в монастырской кружке… Сильным ударом монах ловко вышиб клин. Бревно рухнуло наземь. Коч дрогнул, будто ожил.
— Пошел коч-то! — раздался из толпы чей-то обрадованный голос.
Корабль стронулся с места и, поскрипывая суставами, медленно поехал на катках к воде.
Толпа радостно закричала, полетели кверху шапки.
Когда «Сольвычегодск» закачался на волнах, кормщик Молчан Прозвиков отдал якорь. Течение могло отнести корабль на мель.
К корабельному мастеру Ивану Баженову, скромно стоявшему на корме, подошел Аника Федорович и стал благодарить. Он пожаловал ему сверх установленной платы первостатейных соболей на шапку и козловые сапоги.
— Хорош у тебя коч, словно из воды родился, — сказал Строганов.
— Как умел строил, — склонил голову мастер. — Не прогневайся, коли что не так.
— Да уж лучше некуда.
За Строгановым подходили остальные гости, и все кланялись Баженову, желали ему здоровья, поздравляли с новым кораблем.
Особнячком державшиеся старики с длинными седыми бородами, приглашенные кормщиком, запели заклинание:
По старинному обычаю, пока старцы пели заклинания. Молчан Прозвиков с помощью мореходов поднял якорь, поставил паруса и обошел вокруг маленького песчаного островка. Коч хорошо слушался руля, был остойчив и быстроходен. На прежнем месте кормщик снова отдал якорь.
— Приведи-ка, Молчан, того монаха, что вышиб упоры, — приказал кормщику Строганов.
Дружинники мигом привезли на коч отца Феодора.
— На что деньги собираешь? — кивнул Строганов на железную кружку с монастырской восковой печатью.
— На каменные стены для Спасо-Андроникова монастыря.
Аника Федорович посмотрел на однопалую ладонь монаха.
— Где пальцы потерял?
— На твоей службе, господине. Кормщиком на Обь и другие реки плавывал…
— Так, так… То-то ты дело знаешь… Прозвище-то как?
— Старец Феодор, а в миру Аристарх Иванов, сын Гурьев.
— Вот тебе, отче Феодор, на монастырское строение. — Строганов опустил в кружку сверкнувший на солнце золотой. — А сейчас садись за стол вместе с гостями, отпразднуй рожество нового корабля… Посади святого отца, — обернулся он к приказчику.
У стола отцу Феодору сразу очистилось почетное место.
Аникей Строганов, закрывшись в каморе с кормщиком, обсуждал тайные дела. Молчан Прозвиков узнал, куда должен он направить свой коч, с кем вести торговлю и каким способом.
На палубе начались песни и пляски. Заголосила свирель, запел гудок. Неожиданно стихла песня, оборвалась на полуслове.
За дверью каморы раздались поспешные шаги.
— Во имя отца и сына и святого духа, — произнес чей-то голос.
— Аминь, — отозвался Молчан Прозвиков и вышел на палубу.
— Аникей Федорович, господине! — вернулся он к Строганову. — Твои люди, посланные в Аглицкую землю, у дверей. Вести недобрые.
— Зови.
В камору вошел плотный бородатый человек с повязкой на голове и низко поклонился Строганову.
— Дементий Денежкин, ты?
— Я, господине.
— Сказывай.
— Сказывать недолго. Вышли из Колы благополучно. Как прошли Северный нос, напали на лодью чужеземные люди. Множеством взяли.
— Почему же напали?
— Они говорили: «Нет вам сюда дороги. Если хотите торговать, нашим купцам товары продавайте, а они повезут в другие страны на своих кораблях…» Нас на карбас посадили, кто вживе остался, а лодью с товаром захватили. Мы на карбасе от Северного носа шли.
— Кто сгиб?
— Сергушка Сумкин, Никола Лобода, Третьяк Собакин, Андрюшка Кольцо… в бою убиты.
Строганов поднялся со скамьи.
— Вечная им память! — строго сказал он. — А сирот ихних я выкормлю.
И снова тяжело опустился на лавку.
Он сидел, выпрямив спину, устремив взгляд на новую икону святого Николая, сияющую серебряными ризами. Левая рука старика крепко держала железный крест на груди, а правая сжалась в кулачок.
Перекрестившись, он опустил голову и задумался. Мысль о понесенных убытках так и не пришла ему в голову. Один корабль, груженный дубовыми плахами. Велико ли дело? Нет, не о корабле задумался Аника Строганов. Он перебирал в памяти последние события. «Почему не дают торговать русским купцам в Нарве? — стучало в голове. — Почему закрывают путь морские разбойники, грабят на дороге? Я должен уступить свою торговлю иноземцам лишь потому, что у них есть хорошие пристанища на морском берегу и корабли с пушками и воинскими людьми. Нарва, а вот теперь и здесь, на севере, закрывают дорогу исконную, русскую… Не смеют они, дорога морская — божья, никто ее закрыть не может. Не одному, всем русским кораблям грозит разбой».
Аника Строганов поднял голову.
— Ступай, Дементий Денежкин, — сказал он. — Даю тебе новый коч «Солекамск», пойдешь за дальнюю реку Енисей выискивать неясачных людей… Завтра приходи, еще разговор будет, а сегодня устал я…
Кормщик Денежкин поблагодарил купца за честь и вышел.
Аника Строганов долго еще сидел на лавке, сожалея, что уже стар и не может сделать все, что задумал. Сын Григорий умный мужик, размышлял он, но гонится за ближней копейкой, а далекий рубль ему невидим… С морским разбоем самому не совладать. Надо просить у царя защиты. Он вспомнил разговор с Карстеном Роде и решил с ним посоветоваться.
Строганов никуда не пошел с коча. Ему постлали на кровать мягкую перину, и он заснул под едва заметное покачивание корабля и скрип снастей и блоков.
Глава десятая. И ТОМУ НЕТ СПАСЕНИЯ, КТО В САМОМ СЕБЕ НОСИТ ВРАГА
Боярин Иван Петрович Федоров прискакал в Москву поздно вечером. Он изрядно устал: годы немолодые, а путь из Полоцка, где он воеводил, не близок.
Верный слуга, Терентий Лепешка, долго толковал с боярином. Вести были недобрые: неделю назад опричники схватили у крыльца боярского дома спальникаnote 37 Никиту, и по всем статьям выходило, что он в застенке у Малюты Скуратова.
— А вчера еще двух взяли: поваренка Илюшку да мужика дворового Якова, — нашептывал Терентий. — На Москве, боярин, слух пошел, что противу тебя великий государь новую опалу готовит.
Тяжко сделалось на душе Федорова. Он сразу решил — нашелся предатель. В жизни такие люди часто встречались. Слишком приманчиво было для трусливой душонки признаться во всем грозному царю, получить от него прощение, почетную и выгодную должность. Беда грозила и с другой стороны — под пыткой слуги покажут все, что вложит им в уста Малюта Скуратов. Все это понимал Иван Петрович и
