Лукьяныч, не приходится.
— Ладно, спорить не время, — согласился Малюта Скуратов, по привычке пригладив бороду, — на то мы верные царские слуги, чтобы царя сберегать, а его врагов рубить без жалости и отдыха.
— Понял наконец, — ухмыльнулся Иван Чеботов, — а то ломается, словно красная девица.
— И еще задача, братья, — опять вмешался Алексей Басманов, — дело важное.
— «Важное»! — пробурчал Малюта. — Сколь у тебя дел важных?..
— Мария Темрюковна, царица, больна. Жить ей осталось немного. Значит, царю другая жена понадобится. А нам, опричнине, не все равно, кто царицей будет. Так я говорю?
Вельможные собеседники согласно наклонили головы.
— Ну вот. Катерину Ягеллонку царю теперь не взять, она свейской королевой стала. Значит, великий государь природную русскую будет искать. А кто у нее в родне окажется, может, и враги наши! Станут царице в уши дуть, а она царю печалиться. И кто знает, куда дело пойдет. Ночная кукушка, говорят, дневную завсегда перекукует. Глядишь, и опричнине конец. Отдадут нас, грешных, на суд земщине… Надо найти ему такую жену, чтобы красива была, и опричнину любила, и чтобы родня ее тоже нас любила.
— Марию Темрюковну братец научил, — вмешался Иван Чеботов, — так она каждую ночь царю плакалась: «Боюсь-де я, нас могут вороги жизни лишить! Нужны-де нам верные люди для бережения». Царь и приблизил нас, опричников, к себе. А новая жена может супротив наговорить.
— Как ты мыслишь, Алексей Данилович, с какой стороны к этому делу подойти? — спросил Малюта Скуратов.
— Пусть царь объявит смотрины. А мы со всей Русской земли ему красавиц пригоним. И по сердцу поможем выбрать, знаем, какие ему нравятся.
Скуратов засмеялся, щуря узкие глаза.
— А твое дело, Григорий Лукьяныч, лекарей да повивальных бабок научить, какая невеста пригодна для царской радости, а какая нет и по каким статьям ущерб имеет. Невест, что земские бояре будут предлагать, надо отмести.
Малюта опять засмеялся.
— Здесь я промашки не дам, все в лучшем виде устрою. И царю смотрины посоветую.
Братья-опричники выпили еще по чаше меда во здравие великого государя.
— Цагь дгугим стал, не шутит, как пгежде, все думает, — сказал Вяземский, — и зла в нем больше.
Еще поговорили о том о сем.
На дворе залаял цепной пес. В дверях раздался настойчивый стук. Опричники посмотрели друг на друга. Никита Одоевский побледнел.
— Неужто от царя?
Малюта молча поднялся с места, снял с гвоздя связку ключей, пристегнул их к поясу и стал медленно спускаться по крутой лестнице.
Послышались приветственные возгласы. Снова заскрипели лестничные ступени. В комнате появился Малюта, а с ним низенький щуплый старичок с живым и умным лицом.
— Аникей Федорович в гости к нам, — сказал Скуратов, изобразив на своем лице радость. — И кстати угадал. Праздник у Машеньки, родилась сегодня. Товарищи, — он показал на опричников, — поздравить пришли.
Осторожный Малюта кривил душой — день рождения Машеньки давно миновал. «Не обнесли бы перед царем, будто мы здесь изменные дела замышляем», — пришло ему в голову.
Аникей Федорович поклонился. Он дышал тяжело: лестница его утомила. Опричники вежливо ответили. Царь любил и жаловал Строганова.
— Сколько же ей минуло, твоей Машеньке, Григорий Лукьяныч? — спросил купец с ласковой улыбкой.
— Двенадцать годочков, скоро заневестится.
Аникей Федорович полез в кошель из замши, висевший на поясе с левого боку, и вынул белую холщовую тряпочку.
В тряпочке оказались золотые серьги, а в них, на подвесках, граненые рубины, большие, как желуди.
— Мой поминокnote 53, Григорий Лукьяныч, — сказал Строганов, отдавая серьги. — И пожелай ей здоровья и хорошего жениха… Денек сегодня бог послал пригожий. В небе облачка нет, тихо, и солнышко яркое.
Малюта Скуратов подарок принял, поблагодарил. Старика Строганова опричники усадили в красный угол под иконами.
— С просьбишкой я к тебе, Григорий Лукьяныч, — сказал, отдышавшись, Аникей Федорович. — Помоги. Хочу государя Ивана Васильевича увидеть и с ним говорить по тайному делу.
— Болеет царь, — скорбно вздохнул Скуратов, — вторую неделю к себе никого не пускает. Почему челобитную царю в приказ не подашь?
— Боюсь я через приказных. Дело тайное.
Малюта подумал.
— Аникей Федорович, а ежели тебе о своем деле нам поведать, может быть, и поможем вместе-то?
Строганов окинул гостей быстрым взглядом. Он знал опричников, знал их силу при царском дворе.
— Что же, ежели так, спасибо… Тесно нам, купцам, на Руси. Свои товары в заморье просятся. А немецкие товары, ежели через наши руки пойдут, — большой прибыток. Нарва нас, купцов русских, вот как выручала, а теперь ляхи и шведы морской ход закрыли. Мне море нужно. Морем я куда хочешь товары повезу. А попробуй через Литву, сухопутьем — рожки да ножки останутся.
— А Студеное моге, газве не моге? — спросил Афанасий Вяземский.
— Море-то море, да далече оттуда кораблям плыть. В летнее время и то опасно, а зимой не приведи бог… и разбойники стерегут.
— Чего ты хочешь, Аникей Федорович, никак в толк не возьму? — развел руками Малюта.
— А вот чего. — Строганов поднялся с лавки. — Надо бы батюшке-царю Ивану Васильевичу корабли с ратными людьми и с пушками завести для бережения мореходов, что в Нарву к нам с немецким товаром идут и от Нарвы с нашим товаром… У меня служит иноземец Карстен Роде. Раньше он доньские корабли по морям водил и в морских боях бился. Он меня и надоумил. Говорит, для начала ему два больших корабля надобны, а другие он сам будет с боя брать. Дело-то для государя прибыльное. Царю в доход каждый третий корабль пойдет и с каждого взятого с бою лучшая пушка. — Строганов помолчал. — Я на два корабля денег дам. И наряд мой, и мореходов своих пошлю… Пусть попробует Карстен Роде, повоюет.
— А от царя что тебе потребно, ежели деньги свои даешь?
— Дозволения его царской милости. Морехода Карстена Роде надо на царскую службу взять и бумагу ему дать за царской печатью. Как в других государствах делают.
— Мореходы у тебя откуда, тоже из немцев?
— Свои, природные русские, с разных городов, а более из Двинской земли.
— Дело нужное, Григорий Лукьяныч, — сказал внимательно слушавший Алексей Басманов. — Надо бы царю пересказать не откладывая. А мы, ежели надо, поддержим.
— И то верно, — согласился Малюта. — Завтра великому государю все обскажу.
— Спасибо, Григорий Лукьяныч. Вам, царским помощникам и слугам, премного благодарствую, — поклонился Строганов вельможам.
Сказав еще несколько слов, Аникей Федорович стал прощаться.
— Вы уж не взыщите со старика, восьмой десяток пошел, в застолье тягостно мне, кости на покой просятся.
Малюта Скуратов вышел его провожать.
— Поможешь, Григорий Лукьяныч, вот те крест, — Строганов взял в руки железный крест, висевший на шее, и поцеловал его, — Машеньке на приданое тысячу рублей отвалю. Ежели на расходы деньги надобны, или, скажем, соболя, или другое, только скажи.
— Ладно, сделаем, — добродушничал Малюта, — не забудь свои посулы!
Аникей Федорович взобрался в колымагу, дожидавшуюся его у ворот царского двора, и приказал слугам
