Упреждая ответ, из комнаты раздались детские голоса: «Папа приехал!». Из комнаты выбежала маленькая Нана, а с чердака спускался бойкий выдумщик Ярослав:
— Пап, чего-нибудь интересного видел?
— Идите сюда, — подозвал Сергей ребятишек. Задрал рубаху на мальчике, тщательно осмотрел его кожу, — нет ли где язвочек, ранок. Потом подхватил девчушку на руки, осмотрел и ее.
— Пап, ты чего?
— Ничего у вас не болит? Не чешется? Чувствуете себя хорошо?
— Да, а что такое?
— Ничего, нормально все…
— Пап, я тут на чердаке коробочку нашел, — Ярослав с довольным видом достал старую плоскую коробочку, внутри которой обнаружился еще блестящий старый CD-диск. — А что это за штука?..
— Ярик, Нана, папе сейчас некогда, — Обеспокоенная Кетеван обняла детей, — Он сейчас покушает и на работу поедет.
Дети разбежались по комнатам. Жена подошла к мужу, посмотрела в его покрасневшее от солнца лицо:
— Что случилось? И почему от тебя пахнет спиртным?
Сергей снял автомат и прибор, уселся за стол. Глотая обед, он вкратце рассказал, как прошел день и что он сегодня видел. Услышав про похороны мальчика, Кетеван всплеснула руками:
— Господи, он же такой маленький! Как же теперь Софико?
— Не знаю. Вообще, ей теперь не позавидуешь. Зайди сегодня к ней.
— А ты?
— У меня работа.
— Хорошо быть мужчиной, — горько усмехнулась Кети. — Господи, почему опять?! Я думала, эти смерти прекратились.
— Хорошо хотя бы, что мы наладили в поселке санитарный режим. А то было бы совсем худо.
— Я сегодня в церковь схожу, — сказала Кети. — Помолюсь за упокой. Как же она одна теперь о поминках позаботится? Это же весь год теперь…
— Поможем, чем сможем, — ответил Сергей. — Да кому они вообще нужны, поминки?! Человеку одному побыть надо, горе перебороть, а тут людей принимай, столы накрывай. Душу береди.
— Ты не прав, Сережа. А в церковь я точно зайду.
— Угу. Это не лишним будет. Тогда уж и за здравие Софико. Я тебе честно скажу, после того, как она потеряла мужа, сын, зачатый еще до войны, был для нее всем. Был смыслом жизни. Он был как бы связующим звеном между той жизнью и этой. А теперь этот смысл умер вместе с сыном.
— Сережа! Ведь с нашими детьми ничего не случится! — умоляюще спросила Кети. В ее глазах заблестели слезинки. — Я уже не смогу родить!
— Хватит, не каркай ты! — рассердился муж. — Не случится, если убережем их от инфекций и радиации. Ладно, я побежал. Мне еще на метеостанцию.
Он выбежал. А Кети еще долго не могла успокоиться, пряча от детей блестящие от влаги глаза.
Она понимала, что завтра она могла оказаться в таком же положении, как и несчастная Софико. И эта мысль привела ее в ужас. Сергей ведь тоже ходил в походы, дежурил на заставах, наконец, лазил по зараженным и опасным местам. А вдруг с ним что-то случится? Она любила его также страстно, как и пятнадцать лет назад, когда они только познакомились, и когда она, гордая, независимая Кэти влюбилась в него, как девчонка. Она жила в сером, однообразном мире, несчастливая, создав вокруг себя броню неприступности. А он разрушил эту броню одним ударом. И вдохнул в нее новую жизнь. Только с ним она поняла, что такое быть Женщиной, которую любят. Но теперь… Неужели с возрастом все угасает? Он все реже говорил ей о любви, а семейная жизнь превратилась в однообразную вахту, наряд. «Наряд по КПП, по кухне,… по семье…»
Кетеван подошла к старому-старому шкафу. Достала деревянную большую шкатулку, открыла ее, перебирая сложенные там вещицы.
Там были старые, еще довоенные паспорта ее и мужа, свидетельство о браке, фотографии Москвы, еще той, солнечной и гордой. Некоторые другие памятные бумажки и вещицы. Трехсотрублевый брлок для ключей — их первая семейная реликвия.
А потом она вспомнила, как вчера они с мужем поругались. «Он уделяет мне так мало внимания в последнее время. Кричит на меня. Я уже старая и некрасивая, он ко мне охладел» — подумала она. Села к зеркалу расчесывать волосы. Малышка Нана прибежала, взгромоздившись маме на коленки. Кети посмотрела на себя в зеркало, … и вдруг, не стесняясь малышки, горько заплакала.
До семи вечера Сергей пробыл на метеостанции. Вместе со сторожем, одноруким Артуром, они сначала запускали в палящее небо огромный шар-зонд с аппаратурой, а потом обрабатывали данные. Когда солнце стало спускаться к гребням гор, Сергей собрал с собой исчерканные-перечерканные бумаги с показаниями и расчетами, сел на своего коня и направился домой. Конь, похоже, был недоволен, — ему не дали дожевать любимого лакомства.
Впервые за сегодняшний день, после непрерывной работы, он подумал о том, как мало внимания он уделяет жене, как часто кричит на нее, бывает несдержан. А ведь она на это реагирует очень болезненно. В последнее время он все время пропадает или на службе, или в кругу товарищей, обсуждая последние новости или планируя какие-то дела.
Он вспоминал, как они познакомились когда-то, в довоенной Москве. Сколько раз они ссорились, ругались, но всякий раз возвращались друг к другу. Мир для него стал интереснее, заиграл новыми красками.
Только благодаря Ей в доме чистота и порядок, дети сыты, одеты и довольны. Их дом был таким уютным, все друзья завидовали ему. С какой любовью она трудилась над каждой грядкой, над каждым кустиком в саду. Украшала дом цветными бумажными цветочками на праздники. Она была женой от Бога. Богиня дома и семьи. А дом был ее храмом.
Сергей вспоминал, какой она была очаровательной тогда. Кети всегда умела красиво и со вкусом одеться, шутить, улыбаться так, что плыла кругом голова. А теперь… ей уже сорок девять. Но все равно, она сумела сберечь в сердце тот огонек, который горел там с той далекой-далекой московской зимы.
Дела, дела, дела… В том мире, — чтобы прокормиться, не выпасть из общего ритма, здесь — просто, чтобы выжить.
«Купить бы цветов» — подумал Сергей. «Какие уж сейчас цветы. Где то время, когда можно было запросто подойти к любому ларьку и купить любимой цветы? Или шоколадку. Надо было дарить больше цветов тогда, когда была возможность. Дари цветы, потому что они могут кончиться. Говори о любви, пока ты еще можешь говорить».
Тихо скрипнула калитка родного дома… Сергей завел коня в сарайчик, в «гараж», как он любил шутить. Жены во дворе не было. Наверное, пошла к соседке. Он подкинул коню сена напополам с комбикормом, ополоснулся. Зачерпнул сразу два ковша воды, — очень уж хотелось пить. Зашел в дом.
Сергей разулся, снял с плеча автомат, положил его в оружейный шкаф. Прошел в комнату дочери, — та спала, как сурок. Видимо, день у нее был напряженный. Сына не было, — наверняка бегает где-то с мальчишками. Сергей за стол, обхватил гудящую голову руками.
Вот в чем было преимущество нового времени, — это в том, что в пределах родного поселка за детей можно было не бояться. Да-да, именно так, — до Войны страх за детей был больше, ведь там приходилось бояться не горных чудовищ, не воинственных, мутировавших дикарей, а своих же сограждан. Зверей в человеческом обличье, которых было куда больше.
Это было время, когда матери, отпуская ребенка гулять во двор, тихо молились Богу, чтобы они вернулись живыми и здоровыми. Время, когда твоего ребенка могли изнасиловать и убить неизвестные, и концов потом не найдешь. Тогда дети в больших городах пропадали сотнями, тысячами, — бесследно, и никто их больше никогда не видел. Особенно активно шла охота за юными девочками. Время, когда пьяный водитель в полковничьих погонах мог протаранить своей иномаркой людей на автобусной остановке и быть оправдан судом. Время, когда ублюдок, похищавший девочек и державший их в рабстве, получал потом два года психушки, а через год опять гулял на свободе. А вспомнить случаи, когда новорожденных детей убивали их же матери, чтобы избавиться от обузы? А скольких забивали, морили голодом, выгоняли на
