управления огромной страной. И что делать с совсем вышедшими изпод государственного контроля «шестидесятниками»? Что делать с динамичными бунтующими евреями? Ленин был за ассимиляцию евреев. Ничего из этого не вышло. Всегда в них бунт. Всегда у них, как политические карты ни тасуй, выбрасывается при игре в очко не 21, а 22 — «нерастворимый бунтующий еврейский осадок остаётся на дне в душе каждого, даже вполне ассимилированного» (О. Рапопорт. «22», 1978, № 1).
Да, тут ничего не попишешь. Выживаемость потрясающая, как у чертополоха. Но что же делать? Что делать? Как раз случился частный опыт, который я поставил на самом себе, но который произошёл не без предварительного одобрения Самого, мне пообещавшего: «Коли сорвёшься и затопчут, я тебя потом вытащу, а мы хоть увидим наглядно, как 'они' себя поведут — эта наша отборная интеллигенция, которую Хрущёв с Аджубеем в АПН нагнали. Тут они уж всё, как на подбор. Вот и посмотрим, как они себя поведут». Для чистоты эксперимента он должен был контролироваться шаг за шагом наблюдательной дочкой Самого Галей Брежневой-Милаевой — под её всевидящим зорким оком. Я знаю политиков и, честно говоря, не был уверен, что Сам просто не позабудет обо мне, если дело сильно пойдёт в разнос. Как Бойкая Галя, а она любила авантюры, меня ни подбадривала, я вполне трезво оценивал и такой вариант. Но я был молод и тоже авантюрен.
Итак, к опыту, который я поставил на самом себе. Мне поручили сделать доклад на закрытом партсобрании на скользкую тему — об умонастроениях в кругах зарубежной интеллигенции по отношению к Советскому Союзу и методах нашей контрпропаганды, способных положительно воздействовать на такие умонастроения. Я перед этим как раз сопровождал нашу гостью — дочку видного чехословацкого деятеля Гоффмейстера (он станет одним из лидеров «Пражской весны»). Мы дочку так ублажали, что даже открыли для неё одной в выходной день Третьяковскую галерею, мы вдвоём с ней бродили по залам и больше всего по «запасникам», а она, не стесняясь, поносила, как могла, русскую тупость и отсталость от Запада. Она была активной сионисткой, как и её папа, и совершенно не скрывала, что в самое ближайшее время «они дадут бой».
Я пересказал весь наш разговор Гале и ещё раз вместе с ней уже её папе. Вот тогда он и предложил: «Вот, раз тебе делать спецдоклад на закрытом партсобрании, лучшего случая не будет. Пощупаем наших интеллигентов на вшивость». Я вылез на трибуну закрытого партсобрания и понахалке, нарочно вызывая огонь на себя, осудил линию АПН: «Вот мы тут провозгласили 'розовую' компромиссную контрпропаганду вместо наступательной и державно национальной 'красной'. А даже в облагодетельствованной нами Восточной Европе у наших друзей закадычных антирусские настроения, и кто закопёрщики таких настроений? Поднявший, как кобра, голову сионизм! На кого, выходит, работаем?»
Я назвал несколько характерных материалов и их авторов. Естественно, иудейское лобби бросилось меня исключать из партии. А мы уже только смотрели, кто за кем стоит, кто как себя поведёт, кто чего стоит. Меня «они» на парткоме АПН исключили из партии «за политическую безответственность» (!). И тут же уволили по статье с работы. Не слабо! МГК меня восстановил в партии и на работе. Но не без выговора. Я, наверное, действительно перестарался, так что партвыговор на МГК мне дали с милой формулировкой, придуманной лично членом Политбюро незабвенным Виктором Васильевичем Гришиным: «За нетоварищеское отношение к товарищам по работе». А в КПК член Политбюро Арвид Янович Пельше мне так же мило, как Гришин, сказал: «Выговор КПК, пожалуй, отменять не будем. Не стоит тебе настаивать. Пусть чуть поутихнет, а то 'они' тебя сожрут. Перегнул, не надо было еврейские фамилии мусолить — 'душок' появился. На Политбюро мы обменивались насчёт ЧП в дПН. Всё 'они' проявились, как на ладони. Готовим реорганизацию АПН и самую серьёзную кадровую зачистку. Ни одного, кто на тебе высветился, не оставим на идеологии. Всю верхушку АПН поменяем. А тебя Гришин уже рекомендовал поставить на самый опасный идеологический участок в АПН. Чего тебе ещё надо?! В главную редакцию издательства АПН по заказам зарубежных капиталистических фирм, призванную взять под контроль 'самиздат» и утечку рукописей за рубеж. Будешь впрямую встречаться с приезжающими в СССР самыми закоренелыми антисоветчиками, официально принимать и сопровождать их, куда захотят пойти, с кем встретиться. Пока выговор будем снимать, посмотришь на 'идеологического противника' в прямом контакте, непосредственно в лицо. Мы верим, что уж тебя-то идеологический противник не завербует в 'двойные агенты'. Но смотри в оба, чтобы 'друзья' не подставили».
2. ДВАДЦАТИЛЕТНИЙ ПОЛЁТ НА ДВУХ РАЗНОГО ЦВЕТА КРЫЛЬЯХ ДВУГЛАВОГО ИМПЕРСКОГО ОРЛА
Смею думать, что мой опыт на себе как-то повлиял на неожиданное брежневское решение, которое мы же ему сами и подсказали: одним хрущёвским «антисионизмом» теперь уже процесс не остановить. «Они» быстро блокируются и обороняются скопом, а всю интеллигенцию не пересажаешь и даже не уволишь. А что, если не давить «еврейское диссидентство», а просто попытаться его на государственных весах как-то уравновесить? Уравновесить хоть даже «черносотенством» — верным идее Великой Державы, «имперским» русским патриотическим крылом в партии — из последовательных, но сдержанных и подконтрольных «великодержавников». Немного не по Ленину, но гибко, вполне соответствующе историческому моменту. Идею эту образно сформулировали так: а что если полететь на двух крыльях и с двумя головами, как самодержавный орёл на старом российском гербе?
Свою модель правления тайно, только среди самыхсамых своих, Второй Ильич так и назвал «политикой двуглавого орла». Немного самодержавно, намекая на русские имперские традиции, но достаточно образно. Аскетидеалист, сухой догматик-марксист Суслов у Брежнева остался красиво сидеть на пропаганде, остался её образцовым талмудистом и марксистской декорацией. Но Брежнев сам стал последовательно «амбивалентен». В речах он по-сталински (стараясь не упоминать имени Сталина — зачем дразнить иудейских гусей?) громко барабанно вещал о единстве в партии, а тихо сокровенно сидел на двух стульях. Практически за кулисой с брежневских времён мы уже вычисляли-строили всю глобальную конспирологическую линию КПСС на балансе двух голов российского державного орла и двух его могучих крыльев. На соперничестве-противостоянии двух теневых партий внутри Большого Дома и по всей стране. Влиятельной, якобы «прогрессивной», «демократической», а на деле просто прозападной, интеллигентской, условно гоpop*? «Иудейской партии внутри КПСС». И противостоящей ей — сдерживающей её, быстро усиливавшейся, яко «консервативной», «имперской», а на деле чисто «туземной», равнодушной к «интернационализму», державопочвенной, имперско-государственной, «черносотенной», условно говоря, «Русской партии внутри КПСС».
Подчеркну, что понятия эти весьма и весьма конспирологические, то есть сугубо закулисные и кадрово размытые. Без чётких кадровых границ. Случалось, и нередко, что люди перебегали из одной теневой партии в другую, что «протрезвлялись» и опять же меняли кулису. Состояли — и не были постами обижены! — внутри каждой из группировок и свои непременные прозелиты. Обрусевшие твёрдые государственники- иудеи, вроде блистательного публициста Анатолия Салуцкого, — иногда даже тайно крестившиеся, были среди нас И напротив: свои активно, как «хромой бес» Александр Николаевич Яковлев, «жидовствующие», — извините ещё раз за вульгаризм, но именно так не только в грубом быту, но и на величавом церковном богословском языке говорят, — «гнилые западники» из русских были активны в кругах евреев. Не обошлось и без многочисленных, как мухи, севших на сладкие пироги примазавшихся. Эти паршивцы делали себе карьеру на русско-иудейском противостоянии. А в душе им было до лампочки, к какой теневой партии приткнуться — лишь бы с её помощью на сладкий пирог сесть.
Но этих прихлебателей-приспособленцев хоть не сразу, но всё-таки можно было проверить на вшивость — доходило дело до борьбы, и они с поля боя тут же разлетались, как вспугнутые с зёрна воробьи. А ещё хуже: были среди нас и высокопоставленные русские «тюфяки» — свои неваши-ненашевы, неповоротливые воротниковы, шкуры-шауры, лапотники-лапины, которые вроде бы по виду представляли «русских», занимали наши русские законные места в балансном руководстве, а были, по сути, лишь ужасным балластом. И людьми они вроде бы были не плохими, и по тайным взглядам вполне «своими». И подлостей явных не делали. Но уж лучше бы на их месте были «оппоненты». Идейного оппонента «высветить» можно — «просчитать» и блокировать. С оппонентами во всяком случае всё всем всегда понятно. А от какого- нибудь русского неповоротливого медведя Михаила Фёдоровича — я о нём ещё расскажу поподробнее — ждут действий, подсаживают его в самое солидное кресло для русских действий, а он ни рыба, ни мясо, не мычит, не телится, всё только мечтает, что само за него русское дело сделается. И всё в кулуарах на судьбу жалуется: «Ох, как трудно с 'иудеями', какие они пронырливые, какие несговорчивые. Чуть их прижмёшь,
