способом изображения характеров. Диалог как драматический элемент в структуре эпического произведения снижает описательность, драматизирует повествование, активизирует творческое воображение читателя. В диалоге происходит сшибка характеров, а в «Манасе» десятки героев, наделенных характерологическими чертами (Манас, Каныкей, Жакып, Бакай, Алманбет, Чубак, Сыргак, Конурбай, Жолой и др.). Диалоги часто подаются без сопроводительного текста — как на сцене, и это тоже воспринимается в качестве новаторского приема.
Эпос «Манас» — подлинная энциклопедия кыргызской жизни в историческом времени. В нем в широком плане отображены все стороны бытования народа: этнический состав, социальный уклад, национальная психология, этические нормы, религиозные верования, философские взгляды, эстетические вкусы, материальная и духовная культура. Отсюда, как следствие, реалистическое изображение действительности, равнозначное понятию жизненной правды.
М. Байджиев, автор литературного произведения, распространяет принципы жизненно-правдивого изображения и на героев эпоса, благодаря чему они предстают не только как мифологические персонажи, но и как живые, индивидуализированные личности. В «Сказании о Манасе» можно проследить, как проявляется характер главного героя в разных жизненных ситуациях: в будничной жизни, в военных походах, в богатырских поединках, в моменты его радости, гнева, печали. Этот же принцип типизации — фольклорный в своей основе, но реалистический по локальным проявлениям — распространяется и на других героев, в первую очередь положительных.
Традиционная черта эпоса «Манас» — в организующей роли повествования, которое ведет сказитель-манасчи как носитель речи. В «Сказании о Манасе» таким лицом является автор, налагающий свой персональный отпечаток на художественный мир произведения. М. Байджиев, сохраняя традиционную для эпоса форму повествования, обогащает ее современной формой непрямого повествования, в основе которой лежит принцип показа событий через восприятие и отношение к ним действующих лиц.
С походкой легкою, как лань, С осанкой гордой и прямой Навстречу вышла Акылай. Ну впрямь богиня! Хоть молись! К Манасу близко подойдя, С улыбкой томною глаза Красотка опустила вниз. И тут батыр Манас смекнул, Что юной девы томный взгляд Был объяснением в любви. (Выделено мною. Г. Х.) Форма непрямого повествования помогает М. Байджиеву также в решении других художественных задач, которые определены им следующим образом:
«…Хочу углубить психологизм, восстановить пропущенные нюансы, сохранить юмор»
(«Слово Кыргыстана», 20 июня 2008 г.). К этому перечню можно добавить еще одну задачу — привести традиционную для эпоса гиперболизацию в художественное равновесие с жизнеподобно — реалистическим изображением. Наглядный пример — эпический образ Манаса через восприятие влюбленной в него Санирабиги, ставшей его женой под именем Каныкей.
И показалось ей тогда, Что создан богатырь Манас Из золота и серебра, Из поднебесной высоты, Из теплой доброты земли. И светится он изнутри, Как солнце утренней зари, Сияет в полуночной мгле, Как в небе ясная луна. И к цели он своей идет, Как океанская волна. Рожденный облаком небес, Манас был чудом из чудес! И объяснить не хватит слов В тот миг, когда в твоей груди Трепещет пламенем любовь! (Выделено мною. Г. Х.) Творческая индивидуальность писателя ярче всего проявляется в поэтической лексике — словарном составе произведения. Первооснову «Сказания о Манасе» как русскоязычного произведения составляет, разумеется, русская лексика. Она представлена, как этого требуют законы народного эпоса, различными речевыми вариантами (лексика бытовая, обиходная, военная, жаргонная и др.) и различными стилевыми пластами (лексика общеупотребительная, разговорная, просторечная, возвышенная, эмоциональная и др.).
В «Сказании о Манасе», где, образно говоря, органично уживаются батыры и богатыри, обращает на себя внимание активное использование автором двух речевых пластов — старославянизмов (злато, глас, полон, крыла, зерцало, пред и др.) и просторечий (пацан, старшой, баба, тыща, обалдел и др.). Оба эти пласта являются художественно мотивированными: старославянизмы ассоциативно уводят читателя в глубь эпического времени, а просторечия приближают эпических героев к нашей современности.
Кыргызская лексика в составе «Сказания о Манасе» представлена главным образом онимами — именами собственными (антропонимы — имена людей, зоонимы — имена животных, топонимы — имена географических объектов, этнонимы — имена этносов, мифонимы — имена вымышленных объектов в мифах и сказках) и обиходной лексикой, неизвестной или малоизвестной русскому читателю Кыргызстана (ашпозчу — повар, тавак — деревянное блюдо, чылбыр — поводок коня, тентек — озорник, нике — обряд бракосочетания, добулбас — боевой барабан, сурнай — зурна, флейта и др.). Переводы подобных слов и выражений даны частично в тексте произведения, частично в словаре, приложенном к нему.
И, наконец, о стихе «Сказания о Манасе». Перед М. Байджиевым, который, кстати, является автором нескольких работ по кыргызскому стихосложению, стоял трудный вопрос: каким размером передать стих «Манаса», состоящий из семи — восьмисложных силлабических строк? Ведь в русском стихосложении силлабика (наличие одинакового количества слогов в строке безотносительно к количеству ударений) ушла в прошлое еще в XVIII веке после реформы Тредиаковского — Ломоносова, утвердившей силлаботонику (система построения стиха, основанная на правильном чередовании ударных и безударных слогов). И Байджиев избрал для переложения четырехстопный ямб —
