прибавилась тошнота и боль в животе. Глядя на мерцающий огонек свечки, он задремал. Проснулся от какого-то кошмара. Озноб усилился. Он никак не мог согреться. Закутавшись в старое стеганое одеяло, оставленное здесь хромым, он попытался заснуть. Тупая ноющая боль в затылке постепенно стала перерастать в шум. Неожиданно из этого потока звуков он стал различать чей-то шепот. Одновременно погас огарок свечи. Тусклый дневной свет снаружи едва освещал самодельный стол и кусок серой каменной стены.
– Он здесь, – вновь донеслось до слуха.
– Давай закинем туда гранату? – спросил кто-то.
– Нет, Биберт должен умереть не так, – громом среди ясного неба прозвучали слова голосом Ильмана. – Он оскорбил честь моего рода, и я за это отрежу его поганую голову.
– Нет! – протянул Биберт, нащупав ребристую «эфку», лежащую рядом. – Не выйдет у тебя ничего! Пусть я слаб, а ты, шакал, почувствовал это и, как стервятник, кружишь над отбившимся от стаи больным волком, но я еще могу драться!
Сев, он рванул на себя кольцо, медленно поднялся и, подойдя к проходу, не глядя метнул туда гранату. Послышался хлопок сработавшего запала, звякнула о каменный пол отлетевшая в сторону чека, загремела, покатившись и подскакивая, смерть. Бросившись в угол, он зажмурился. Биберт знал, что такое взрыв в закрытом пространстве, и зажал уши руками. Грохнуло так, что качнуло пол. А может быть, просто показалось? Он открыл глаза, но не увидел ничего, кроме темноты. Нос и рот заполнила густая пыль. Странно, грохот продолжался, проникая в каждую клетку организма, заполняя ее болью. Он не утихал и не становился громче. Все мелко тряслось. Биберт ощущал телом эту вибрацию. Обхватив голову руками, абсолютно ничего не понимая, он, казалось, просидел так целую вечность. Неожиданно наступившая тишина показалась ему глухотой. Сплошная кромешная темнота и ни звука.
«Может, я в аду?» – пришедшая на ум мысль заставила его подняться. Он на ощупь пошел вперед, пока не наткнулся на холодную стену. Перебирая руками, двинулся вдоль нее, пока не уперся в стол. Почему-то именно это вывело его из состояния оцепенения. Биберт отчетливо услышал скрип и звук собственных шагов. Где-то должны быть спички! Он принялся шарить по неровной поверхности, нащупал коробок. Облегченно вздохнув, достал спичку и чиркнул ею. Слабенький желтоватый огонек осветил край стола, алюминиевую чашку с перетопленным и застывшим воском. Пламя между тем лизнуло кончики пальцев. Боль его обрадовала. Он не только слышит и видит, но еще и чувствует! Торопливо высыпав на ладонь несколько спичек, он зажег следующую и стал осторожно ногтями освобождать утонувший в воске фитилек. Вскоре ему удалось зажечь примитивный светильник. Взяв чашку в руки, он медленно побрел к выходу. Душил кашель. В горле першило. Интересно, почему темно? Наверное, от пыли, которая не успела осесть. Где же Ильман и тот, кто пришел с ним? Вот и выход, но света по-прежнему не видно. Странно. Он сделал несколько шагов и неожиданно наткнулся на холодный и влажный кусок гранита. Что это? «Неужели забрел в другую комнату?» – мелькнула у него мысль. Биберт обернулся. Стола видно уже не было. Прыгающий и мерцающий жутковато-красный свет фитиля отражался от пыли в каком-то шаге от него. Стало казаться, что он находится внутри светящегося шара. Биберт поежился, и тут его осенило. Не было никакого Ильмана, и никто не собирался его убивать! Обычный бред он воспринял как реальность и спросонья швырнул в проход гранату. Висевший на честном слове карниз из нескольких сотен тонн горных пород обрушился, погребя его под собой. Еще Нурды говорил, что эта пещера пригодна лишь для того, чтобы скрыться от чужих глаз. Однако стоит кому-то всадить над входом в пещеру гранату, и все, кто в ней находится, обречены на долгую и мучительную смерть. Разобрать руками столько камня будет невозможно, а поднять на такую высоту технику просто нереально. Да и кто будет заниматься этим в Чечне? Закричав не своим голосом, он метнул в темноту чашку и, развернувшись, принялся с неистовством скрести по камню руками, обдирая ногти.
Эпилог
– Не пойму, чего Дрон суетится? – задумчиво следя за перемещениями капитана по взлетке, нахмурился Антон. – У него что, глисты? У меня скоро голова закружится, пока здесь стоим, раз двадцать мимо пробежал.
– Он хотел какую-то бабу в самолет оформить, – перехватив взгляд Антона, который наблюдал за тем, как неугомонный капитан в очередной раз забежал на рампу «Ила», проговорил Туман.
– Зачем? – Антон перевел на майора удивленный взгляд.
– Шут его знает, – уклончиво ответил Туман. – Кажется, командир экипажа его отправил...
– Куда? – не сразу понял, о чем речь, Банкет. Развалившись на сваленных в кучу рюкзаках, он, надвинув на глаза кепку, казалось, дремал. – Вы про Ваську, что ли? Да никуда его не отправляли. Объяснили, что не могут постороннего человека вписать в полетный лист.
Наконец до Антона дошло. Он вспомнил русоволосую девушку, которую тот привез на аэродром незадолго до погрузки.
– Никак наш Дрон попал! – усмехнулся Туман. – Может, вмешаешься, командир? Все равно своего добьется. Только бы не хотелось, чтобы самолетом после его просьб инвалиды управляли.
– Все, базар прекратили! – Пропустив слова Тумана мимо ушей, Антон подхватил свой рюкзак. – Грузимся.
Проверив крепление машин и посетовав на грязь, которую разведчики не смыли с колес, бортинженер покачал головой и занял свое место у перегородки кабины пилотов. Засвистели турбины. Тяжело вздыхая, закрылись лепестки рампы. Антон оглядел спецназовцев. Все сидели погруженные в свои мысли, ожидая взлета. Самолет несколько раз тряхнуло. Шум усилился, а фюзеляж мелко завибрировал. Спустя минуту резко заложило уши, а сердце замерло. Оторвались! Самолет накренился, выходя на курс, круто забирая вверх.
– А что Дрон такой серьезный? – нагнувшись к самому уху Антона, прокричал Банкет.
Почувствовав, что о нем говорят, сидевший напротив Василий скривил рожу и, показав средний палец, поднялся. Подойдя к дверце «Нивы», он открыл ее и помог выбраться наружу своей пассии. Смущенно улыбаясь, девушка бросила виноватый взгляд в сторону бортинженера. Тот лишь покачал головой.
