Гости и в лучшие времена бывали здесь редко, но я не припомню, чтобы кто-нибудь из них с такой дотошностью разглядывал убранство. Мне стало немного не по себе. Более того, мне даже захотелось извиниться за жуткий беспорядок и запустение и сказать, что когда-то гостиная выглядела совсем по- иному.
«Раньше, мистер По, в этих горшках стояли цветы. Моя покойная жена обожала герань и анютины глазки. И этот двусторонний ковер был настоящим произведением искусства, пока я не затоптал его своими сапогами. На окнах красовались занавески из белого жаконэ[75]. Вижу, вам понравилась лампа с матовым стеклом. Прежде ее украшал изящный итальянский абажур. К сожалению, он порвался, и я даже не помню, в какой угол его засунул…»
По ходил кругами. Наконец в гостиной не осталось ни одного предмета, который бы он не оглядел или не потрогал. Тогда кадет прошел к окну, раздвинул пальцами полоски жалюзи и стал смотреть на внешний мир. Во дворе топтался привязанный к изгороди Конь, а за изгородью начинался каменистый уступ, тянущийся до самого обрыва над Гудзоном. Еще дальше проступали изломанные очертания Сахарной Головы и Северного редута.
– А мне у вас нравится, мистер Лэндор, – сказал По, продолжая глядеть в окно.
– Приятно слышать.
– И знаете, в доме даже чище, чем я предполагал, – довольно бесцеремонно добавил он.
– Ко мне иногда приходят убирать.
Я едва не засмеялся от своих слов. «Ко мне иногда приходят убирать». Перед глазами мелькнула картина: Пэтси, усердно отскребающая среди ночи очередную чумазую кастрюлю. Следом вспомнилась ее белоснежная грудь, покрытая мелкими капельками пота.
Теперь кадет По стоял на коленях возле камина, устремив взор в недра мраморной вазы. Интересно, что он ожидал там увидеть? Прутики? Засохшие лепестки? Пепел? Ничего подобного там не было. По обрадовался, как мальчишка, когда извлек из глубокой вазы… кремневое ружье образца 1819 года, пятьдесят четвертого калибра, с десятидюймовым гладким стволом.
– Это у вас вместо удобрения? – равнодушно осведомился По.
Храню как память. Последний раз из него стреляли еще при Монро[76] . Заряда там нет, а пороху немного осталось. Так что, если желаете пошуметь, вам понравится.
Возможно, По начал бы расспрашивать меня об этом ружье, если б не увидел книжные полки. И как он не заметил их раньше?
– О, да у вас, смотрю, есть книги!
– Вы удивлены? Я люблю читать.
Я бы не решился называть свое собрание книг библиотекой – всего три полки, но случайных книг среди них не было. Пальцы моего гостя скользнули по переплетам.
– Свифт[77]. Замечательное времяпрепровождение для зимних вечеров, чего не скажешь про зануду Купера…[78] А-а, знакомый переплет. Так я и думал: «История Никербокера»[79] – непременный атрибут любой библиотеки… И «Уэверли»[80]. Восхищаюсь вашим терпением, мистер Лэндор. Я бы ни за что не отважился еще раз прочитать этот роман.
Мой гость склонился над другой полкой.
Вот это уже интереснее. «Рассуждения об искусстве расшифровывания» Джона Дейвиса[81]. А тут у вас кто? Угу: доктор Уоллис[82] и Тритемий[83]. Смотрю, на этой полке – исключительно книги по шифрам и подбору ключей к ним.
– Мое любимое занятие на покое. Надеюсь, вполне безобидное.
– Вот в чем вас никак не упрекнешь, мистер Лэндор, – так это в безобидности, – усмехнулся По. – А на этой полке что за сокровища? Фонетика, лингвистика. Приятно видеть… Так. «Естественная история Ирландии»… «География Гренландии»… Странно, что вы избрали стезю полицейского, а не полярного исследователя… Ага!
По схватил с верхней полки том в голубом переплете и помахал передо мной. Глаза кадета сияли.
– Вот вы и попались, мистер Лэндор!
– Как это?
– Вы ведь утверждали, что ничего не смыслите в поэзии.
– Я действительно в ней ничего не смыслю.
– Тогда зачем вам Байрон? – озорно спросил он, подкинув книжку вверх. – И уж простите за откровенность: книга-то порядком зачитана, мистер Лэндор. Оказывается, у нас с вами больше общего, чем я думал. Какие из его поэм вы любите больше всего? «Дон-Жуана»? Или «Манфреда»? А может, «Корсара»? Мальчишкой я просто зачитывался…
– Пожалуйста, поставьте книгу на место, – попросил я. – Это книга моей дочери.
Я изо всех сил старался говорить спокойно, однако что-то прорвалось-таки наружу. По густо покраснел, ловкость вдруг изменила ему – и он уронил книгу. Оттуда выпала лежавшая между страниц медная цепочка. Она звонко ударилась о деревянный пол, а воздух, словно эхо, повторил звук.
По нагнулся за цепочкой и отдал мне.
– А это…
– Она тоже принадлежала моей дочери.
Парень проглотил слюну. Взяв у меня цепочку, он вложил ее обратно в книгу и вернул голубой том на полку. По стряхнул пыль с ладоней, затем направился к плетеному диванчику и сел.
