— Ты был в Индии?
— Он имеет в виду Прагу или, если точнее, Вену, — заметил Мишель.
— Нгуен что, шпионил за мной? — спросила я.
— Не шпионил, а приглядывал. Он работает на меня с тех пор, как ушла Берта. Пятнадцать лет, это долгий срок — он предан нам.
Когда я была маленькой, Нгуен приезжал за мной в школу, а остальные дети ездили на автобусе. И отец… звонил родителям мальчиков, с кем я танцевала. Он ждал меня и просматривал каталоги, когда я возвращалась в два или три часа ночи. Он всегда с радостью встречал меня.
— Флоренс, моя милая, это ты? — Такое его внимание раздражало меня. — А его родители богаты? Чем они занимаются? Как они относятся к евреям? Во Франции всегда следует быть настороже!
— Папочка, я не собираюсь замуж за этого мальчика, мне только нравится танцевать с ним. И, может, я не прочь лечь с ним в постель перед тем, как вернуться домой. И потом Эллис — это не еврейское имя, уж нет.
Да, он гордился, что за мной бегало столько ребят. Мне было интересно, догадывался ли он, как я на самом деле провела свой последний год в школе. Ты можешь себе представить, сколько у меня было мужчин, папочка?! А теперь у меня есть Феликс…
— Флоренс, ау, где ты? Вернись к нам. — Мишель похлопал меня по руке.
— Здесь, на Рю дю Бак, — ответила я.
— Нам следует как-нибудь навестить тебя, — заметил Мишель.
— Нет, пожалуйста. Вам там не понравится. И эта ужасная лестница. Пожалуйста, не делайте этого. Ну, пожалуйста!
Отец засмеялся.
— Мы же понимаем, когда мы не ко двору. Флоренс, я так рад тебя видеть!
— И я тоже!
— Я так скучал по тебе, — сказал отец.
— И я тоже.
— Я хочу, чтобы ты знала, что я никогда не сделаю ничего, чтобы расстроить тебя.
— Чем?
— Ну, продать вещи Джулии, например…
— Но я не думала об этом.
— Ну, поскольку ты так горюешь о ней, я просто хочу, чтобы ты точно знала, что все ее вещи принадлежат тебе.
— Я об этом не думала, никогда не думала, — повторила я.
— Боже, как же ты изменилась за год, — заметил Мишель.
Дело было совсем не в вещах Джулии. Все дело в ее добром имени. Мишель лучше разбирался в вещах, чем в отвлеченных понятиях. Он не был одним из нас.
— Расскажи нам, каково работать с Андре Рутьером? — попросил отец. — Мы его знаем как предмет украшения.
— Он работает у нас всего два дня. — Я рассказала им, что собой представляет Делаборд, о Люке и их ссоре. Им было интересно. Об Андре мне так хотелось сказать, что он гадкий маленький извращенец, но я промолчала.
— Он — ничего, — заметила я, потом мне пришлось расшифровать свое определение. — У него, кажется, есть вкус, он хорошо двигается, он может быть упорным и никогда не отказывается работать, как это случалось с Люком. Я рассказывала им обо всем, я все говорила, говорила, но думала только о Феликсе. Он должен был позвонить мне. Может, позвонит попозже. Я знала, что он это сделает. Он просто
— Мы его знаем через Алексиса, — сказал отец. — Он какое-то время был с ним в связи. Мне кажется, что Андре хотел стать художником…
— Но для этого совершенно необходим талант, — уточнил Мишель. — Кажется, он был сильно привязан к Алексису, и когда тот поменял его на…
Вмешался отец:
— Заткнись! — Он грохнул стаканом об стол.
Он обычно никогда не употреблял подобных выражений. Я затаила дыхание.
Мишель и отец уставились друг на друга — два зверя перед началом битвы.
— Андре действительно очень способный, — сказала я невыразительным голосом, чтобы только отвлечь их от ссоры.
— Передай ему мои наилучшие пожелания, — сказал Мишель.
Ссора продолжалась, но без слов.
— Итак, — сказал вымученно отец, он старался взять себя в руки. — Какие у тебя планы?
— Мне придется пораньше лечь спать, мне вставать в шесть.
Мишель засмеялся:
— Ничего себе планы!
И снова они уставились друг на друга, глаза в глаза.
— Мне действительно пора идти, — сказала я. — Все было так хорошо.
— Мы можем провести вместе Пасху, — предложил отец. — Я договорюсь с Алексисом. Мы можем поехать в Венецию.
Я посмотрела на часы, мне нужно было вернуться домой, даже здесь я представляла, как звонит мой телефон.
— Тебя ждет твой друг? — спросил Мишель.
— Нет, моя работа.
— Ну, тогда этот человек — настоящий тиран! Что вы делаете в шесть утра? — съязвил он.
— В семь привозят реквизит, и мне нужно проследить за тем, чтобы все было в порядке.
Отец обнял меня.
— Мы всего лишь пара старых вредных извращенцев, и ты не хочешь еще побыть с нами. Я все понимаю…
— Джекоб, хватит демонстрировать свой мазохизм, — произнес Мишель.
— Я тебя люблю, — шепнула я на ухо отцу. — Но мне правда нужно идти домой. Ты же все понимаешь, правда?
— Да, — прошептал он в ответ. — Я так рад, что ко мне вернулась дочь, что мне все равно, что ты так торопишься домой, чтобы там трахаться с кем-то!
— Это неправда, — ответила я и отодвинулась от него. Потом поцеловала Мишеля.
— Помни о Венеции, мы позвоним тебе завтра, — сказал Мишель.
— У нас впереди еще целых два месяца, — ответила я. — Как можно планировать что-то заранее?
Феликс, думала я по пути домой. Я задвинула занавеси и зажгла еще одну ароматическую палочку и почистила зубы новой зубной пастой, которую активно рекламировали. Потом надела полосатый восточный халат и села на пол, окружив себя томиками антологии английской поэзии. Как-то, будучи в романтическом настроении, я купила себе эти книги и до сих пор их еще не раскрывала.
У меня осталось неприятное впечатление от встречи с отцом и Мишелем. Странное внимание отца, двусмысленности Мишеля и их постоянные немые ссоры.
Я встала и попыталась представить себя в его объятиях, чтобы он как бы присутствовал здесь. Это было испытанием: если он позвонит, если придет, тогда у нас будет… Если нет, то мы останемся просто незнакомцами. Я приложила руку ко рту и попыталась почувствовать форму его губ, подошла к зеркалу, посмотрела на свой рот. Он был хорошей формы, может, не такой идеальный, как его, но тем не менее совсем неплохой. Я сжала губы, потом раскрыла рот. Свет над зеркалом позволял правильно накладывать косметику — никаких излишеств. Я вдруг обнаружила, что с короткими волосами я так похожа на отца. Прямой, короткий нос, круглый рот и широко расставленные глаза. У меня были еще не совсем
