Мы должны были спешить, потому что в задачу дивизии входило преградить противнику, который за пять дней вклинился в глубь нашей обороны на 25–35 километров, путь на Обоянь и Курск.
11 июля дивизия прибыла к месту назначения в район Обояни и разместилась в небольших лесочках и оврагах. Вскоре в расположение дивизии приехали генералы А. С. Жадов и А. И. Родимцев. Командир корпуса информировал нас, что впереди, совсем близко, действуют части 11-й танковой дивизии и танковой дивизии «Адольф Гитлер». 13-й гвардейской стрелковой дивизии с 1240-м истребительно-противотанковым артиллерийским полком предстояло занять оборону и остановить продвижение противника южнее поселков Орловка, Сафроновка и совхоза «Ильинский», разбить его и овладеть рубежом высота 239,6, высота 211,3.
Во второй половине дня я решил вместе с командирами частей выехать на передний край дивизии, чтобы, так сказать, оглядеться, изучить местность и принять решение о распределении сил и размещении хотя бы простейших оборонительных сооружений.
Поехал вдоль лощинки. Впереди невдалеке раздавались характерные звуки боя, которые не спутаешь ни с чем и не забудешь никогда: трескотня пулеметов, ухающие взрывы снарядов, нестройная дробь ружейных выстрелов. Потом звуки эти ушли куда-то вправо, а «виллис» выехал к небольшой высотке. Мы решили с ходу въехать на нее, надеясь, что оттуда откроется панорама идущего сражения.
Неожиданно нас остановил негромкий окрик:
— Стой! Вас куда несет?
У самой высотки стояло орудие, а около него — сержант в побелевшей от соли гимнастерке, на запыленном лице — частые дорожки от пота. Увидев мои погоны, сержант несколько смутился от того, как окликнул нас, и, решив поправиться, сказал:
— Туда нельзя, товарищ генерал.
— Как это нельзя? Почему?
— Да крайний я. Дальше никого нет, только фашисты.
— А ваши где же? — спросил я, не очень представляя, какая часть держит здесь оборону.
— Наши там, правее. С утра дерутся. Да теснят их, сволочи. Трудно нашим.
Мы вернулись обратно. Времени оставалось в обрез. И я принял решение боевой порядок дивизии построить в два эшелона: в первом действовали 39-й и 42-й, во втором — 34-й гвардейский стрелковые полки. 39-й полк должен был овладеть высотой 239,6, 42-й — занять высоту 211,3, 34-й — наступать за 39 -м в готовности развить его успех.
Всю ночь дивизия окапывалась. К утру артиллерия встала на позиции, стрелковые подразделения заняли свои места в обороне.
Гитлеровцы, словно ожидавшие, когда мы закончим приготовления, после короткого артналета пошли в атаку. Тяжелые танки, издали похожие на больших, неуклюжих жаб, широким фронтом двинулись к нашим окопам. Артиллеристы молчали, подпуская «тигров» на такое расстояние, с которого можно было бить прямой наводкой. Для этого требовалось огромное мужество и выдержка.
Под страшные гусеницы прорвавшихся «тигров» полетели противотанковые гранаты. Бронебойщики, припав к противотанковым ружьям, открыли огонь в упор по бортам боевых машин. Когда вражеские танки перевалили через окопы, гвардейцы, пропустив их, ударили гранатами и бутылками с горючей смесью им в корму.
Так целый день 11 июля 1943 года прошел в тяжелых, изнурительных боях. 13-я гвардейская дивизия не сделала ни шагу назад.
На следующий день ровно в восемь часов утра наша артиллерия открыла огонь по вражеским позициям. В сторону противника пронеслись краснозвездные самолеты. Двадцать минут в наших окопах напряженно прислушивались к разрывам бомб и снарядов в расположении врата От эффективности артиллерийской и авиационной подготовки во многом зависел и результат нашего наступления.
Когда пехота поднялась в атаку, немцы молчали так долго, что можно было подумать, будто во вражеских траншеях никого нет. И вдруг на наступавших обрушился ураганный огонь из всех видов оружия. Пробиться через огненную стену было невозможно. Одно за другим наши подразделения залегли, стараясь использовать естественные укрытия.
В контратаку ринулись немецкие танки, за которыми замелькали мышиного цвета мундиры пехотинцев. В воздухе появились вражеские самолеты. Положение наших выдвинувшихся вперед подразделений становилось критическим. В этот момент снова ударила наша артиллерия.
Со своего наблюдательного пункта, расположенного на небольшой высотке, я следил за мужественной дуэлью между напористо идущими «тиграми» и дивизионами нашего 32-го гвардейского артиллерийского полка. Один за другим, судорожно рванувшись в последний раз, останавливались танки, окутываясь черными клубами густого дыма. Падали сраженные нашими пулеметчиками немецкие солдаты, густыми цепями валившие за танками.
Однако, словно не замечая того, что происходит, новые и новые «тигры» невозмутимо и грозно двигались в нашу сторону, волоча за собой серый шлейф пехоты. И снова захлебываются наши пулеметы, пытаясь остановить врага, снова в упор бьют противотанковые орудия и ружья. Гитлеровцы, как волны прибоя, откатываются назад и снова начинают атаку.
В это время откуда-то издали донесся гул еще более мощный и грозный, и я развернул стереотрубу в этом направлении.
Мой НП находился на высотке километрах в пяти-шести от Прохоровки. В стереотрубу отчетливо просматривалось огромное поле. На нем, беспрерывно перемещаясь в различных направлениях, двигались танки, наши и немецкие. От десятков застывших на месте машин к небу поднимались тугие дымные жгуты. Некоторые из них полыхали многометровыми факелами.
Как стало известно потом, в этом грандиозном танковом сражении с обеих сторон участвовало более 1100 танков.
А наша 13-я гвардейская дивизия продолжала отбивать одну контратаку фашистов за другой. За день полки дивизии встречали их восемь раз и наконец сами начали медленно теснить противника. С боем, ценою крови, благодаря исключительному мужеству и геройству гвардейцев брался каждый метр родной земли.
В этот же день повсеместно перешли в наступление и остальные соединения фронта.
В том почти постоянном состоянии боя, которое продолжалось в течение следующей недели, нетрудно было потерять счет дням. Мы атаковали врага и отбивали контратаки утром, днем, вечером и даже ночью.
На второй или третий день 39-й полк, которым командовал подполковник Андрей Константинович Шур, занял небольшую высоту. Я решил проехать туда, чтобы вместе с Шуром оценить сложившуюся обстановку.
Проехали жидкий перелесочек. До высотки оставалось 150–200 метров ровной открытой местности. Водитель Федоров решил проскочить ее на большой скорости и с ходу въехать на склон, по которому в это время пешком поднималась группа офицеров, вероятно командование 39-го полка.
Мы уже начали подъем, когда из-за шума двигателя и свиста ветерка услышали предостерегающие возгласы:
— Назад! Назад! Куда? Стойте! Назад! Федоров! Федоров!
Федоров резко затормозил. Поднимавшиеся по склону офицеры (это действительно был подполковник А. К. Шур со своим штабом) предостерегающе махали руками.
— Стойте! Вы на минном поле! Высота тоже заминирована! — крикнул первым подбежавший к нам командир батальона капитан П. Г. Мощенко.
— А вы-то как же? — удивился я.
— А мы с саперами. Подождите, сейчас двое к вам спустятся, — ответил Шур.
Да, к нам уже со стороны лесочка со щупами в руках шли саперы. Мы с адъютантом лейтенантом Скляровым (лейтенант Баранов остался в 299-й стрелковой дивизии), радистом Персюком и водителем Федоровым осторожно вылезли из машины. Саперы пошарили вокруг щупами и вручную откатили машину обратно к лесочку.
Склоны высоты и подступы к ней оказались густо заминированными и доставили много хлопот саперам.
