наступающих на Львов армий и находились в резерве командующего фронтом, так что непосредственно в освобождении этого города участия не принимали.
Мы измерили немало прифронтовых дорог, прошли через Перемышль, Ярослав, Жешув. Войска 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов выходили к рубежу реки Вислы.
Мы выходили к Висле в районе города Сандомир. Сам по себе Сандомир, небольшой старинный город в Келецком воеводстве, известный архитектурными памятниками X–XI веков, военного значения не имел. Но захват плацдарма на левом берегу Вислы в том месте, где стоял город, был исключительно важен.
Непосредственный захват сандомирского плацдарма осуществили танковая армия П. С. Рыбалко и 13-я армия Н. П. Пухова.
Так вот, наша армия получила приказ выйти на уже занятый советскими войсками сандомирский плац, расширить его и прочно закрепиться на левом берегу Вислы.
Немецкие соединения всеми силами препятствовали нашему выходу к переправе. Командование противника логично предполагало, что, если советские войска, находившиеся на плацдарме и изолированные от основных сил фронта, не получат серьезного подкрепления, их нетрудно будет уничтожить. С этой целью утром 2 августа немецкие части 4-й танковой армии из района Сандомир, Тарнобжега и части 17-й армии из Мелец, Падева стали продвигаться на Варанув, где была наша переправа через Вислу.
Продвигаясь к сандомирскому плацдарму, мы, если память не изменяет мне, 4 августа вступили в тяжелый бой. Нашей дивизии, которая была в армии головной, противостояло не менее двух дивизий немцев. Еще до непосредственного соприкосновения с противником, продвигаясь лесом к берегу Вислы, вдоль которого тянулась широкая местами засеянная, местами луговая полоса, мы услышали впереди и слева шум боя, грохот артиллерийской канонады, клацанье пулеметов, треск автоматных очередей, характерный звук минных разрывов. Разведчики авангардных батальонов 42-го полка, вышедшие на опушку леса, увидели артиллеристов 1-й гвардейской дивизии генерала Хусида, которые в одиночку вели огневой бой с наступающими фашистами.
Командир 42-го полка подполковник И. К. Половец развернул два батальона, которые пришли на помощь артиллеристам. Мой заместитель полковник П. И. Шумеев по радио договорился со штабом 3-й гвардейской танковой армии о взаимодействии.
Немцы наступали крупными силами пехоты, поддерживаемой артиллерией, танками и авиацией. До реки оставалось еще семь-восемь километров. Чтобы пробиться к ней, надо было немедленно разворачивать свои войска фронтом к противнику и вступать в бой. Прибывшие в дивизию генералы А. С. Жадов и А. И. Родимцев, оценив обстановку, решили развернуть 32-й корпус к противнику, идущему вдоль берега, и занять оборону.
Два дня мы отражали мощнейшие контрудары врага, подвергаясь сокрушительным артналетам и почти непрерывным бомбежкам. Было очевидно, что гитлеровцы стремятся не только деморализовать, но и просто уничтожить наши войска, с тем чтобы полностью изолировать части, находившиеся на сандомирском плацдарме. Казалось, такой мощный натиск невозможно выдержать. Но мы выдержали. Выдержали и нанесли немцам ответный удар, заставивший их откатиться на юго-запад. Мы же вышли к Висле в том самом районе, где и предполагалось по плану, — неподалеку от города Баранув.
Поздним вечером 5 августа, утомленные тяжелыми боями и изнуряющей жарой, мы начали переправу через Вислу у самого городка.
Мост через Вислу, широкую и многоводную в этой части ее течения, немцы разбили в нескольких местах во время бомбежек последних дней, но нам удалось восстановить его, и войска медленно потянулись на ту сторону реки. Переговариваясь и помогая друг другу, солдаты, не то чтобы привыкшие к опасным переправам — привыкнуть к угрозе смерти трудно, — а, скорее, уже имевшие определенные навыки и понимавшие значение организованности и слаженности действий, успешно переправляли орудия, боеприпасы, снаряжение.
Моя машина была примерно на середине моста, когда в небе над переправой, словно зажегся подвешенный невидимой рукой фонарь, вспыхнул ядовитый свет осветительной бомбы. В тот же миг как по команде движение остановилось.
— Миша, — сказал я своему адъютанту, капитану Склярову, — давай быстро проберись вперед и узнай, в чем дело. Самое главное — цел ли мост. Если цел, любой ценой восстанови движение. Если что-то подбито и мешает, сбрасывай в воду, не жалей. Потом вытащим.
— Будет сделано, — ответил Скляров и начал ловко пробираться вперед.
А немецкие самолеты уже шли над переправой, сбрасывая десятки бомб. Их тупоносые тушки, вздымая огромные фонтаны воды, падали справа и слева от моста. Одна из бомб проскользнула совсем рядом со стоявшим на краю моста «виллисом» и окатила нас с ног до головы холодным душем.
— Вот сволочи! — бурчал Федоров. — Всю машину залили.
Может показаться смешным, что в то время, когда каждой следующей бомбе ничего не стоило разнести нас в куски, Федорова беспокоила промокшая одежда (он и говорил это «для смеху», мой юморист водитель), но мне было не до того. Я прикидывал, что произойдет в следующий момент, и мысленно приговаривал, как в какой-то далекой, детской игре: «Попадет — не попадет, попадет — не попадет…»
Медленно, почти незаметно колонна начала снова двигаться к противоположному берегу. Там в машину подсел Скляров, вытирая мокрое лицо, сказал:
— Двух лошадей убило осколками. И дышло у орудия перебило.
— Бросили пушку-то? — спросил Федоров.
— Ты что? — обиделся Скляров. — На руках ребята вытянули. Как же иначе? Так и пробросаться можно.
К тринадцати часам 6 августа дивизия сосредоточилась на сандомирском плацдарме, а затем мы пошли вперед, не встречая сопротивления гитлеровских войск. Правда, немецкие самолеты шныряли над нами и стаями и поодиночке, сбрасывали бомбы, обстреливали на бреющем полете, камнем сваливались в глубоком пике. Но мы шли вперед и вперед, стараясь как можно реже делать привалы, чтобы покормить лошадей и дать им отдохнуть. И вдруг 9 августа 1944 года к вечеру мы получили приказ, который нас несколько обескуражил. Дивизии приказывалось перейти к обороне в полосе Скробачув, Подлясек, Тополя, Пуланки, Метель, Чижув.
— Что за черт! — почесал в затылке Бельский. — Вы, Глеб Владимирович, какую-нибудь логику видите? Противник даже не сопротивляется, а мы должны обороняться от него!
— Трудно сказать, в чем тут дело, — ответил я. — Может, линию фронта выравниваем. А может, имеются разведданные, что противник готовит мощное контрнаступление. Во всяком случае, раз нам поставлена задача занять оборону и удерживать плацдарм, будем готовиться.
— С чего начнем, Глеб Владимирович?
— Как всегда, с рекогносцировки. Давайте прямо завтра с утра проедем вдоль переднего края предполагаемой линии обороны.
Так мы и поступили. Нам пришлось изъездить не один десяток километров, побывать во многих польских деревнях, селах и поселках: в Стшельцах, Низинах, Стопнице, Пацануве, Новы и Стары Контах, Метели, Борках и во многих других населенных пунктах, названия которых уже стерлись в памяти. Забылись названия. Но как живые стоят перед глазами лица людей, встречавших нас. Улыбки, слезы радости, выражение надежды, благодарности, восхищения — вот что видели мы на этих лицах, таких незнакомых и разных, молодых и старых, красивых и некрасивых, опустошенных тяжкими ударами судьбы и отмеченных следами великих страданий.
Помню маленькое польское село в низинке, с бедными домишками, выглядывавшими из густой зелени садочков, и пожилую крестьянку, которая обняла меня натруженными, корявыми руками и зарыдала горько, безутешно, прижимая лицо к моей пыльной шинели. Я гладил вздрагивающую спину, седые волосы и непрерывно повторял:
— Не плачь, мать! Все хорошо! Все хорошо! Мы пришли, все хорошо!
Женщина давилась слезами, губы ее прыгали, а руки судорожно сжимали меня. Она силилась что-то объяснить мне, говорила бессвязно, горько, жарко, и сначала я разобрал только:
— Поздно, сын, поздно!
— Что поздно, мать? — спросил я.
