В глазах Лейлы появилась тревога. Она покачала головой.
– Не надо, Фьоренца, не делай этого.
– А тебя они заставили в чем-нибудь признаться?
– В том, что я оказывала дурное влияние на Газзи.
Флоренс опять улыбнулась:
– Ну это не новость. А что обещали взамен?
Женщины обменялись пристальными взглядами.
– Сотню ударов плетью, – ответила Лейла.
– О господи, Лейла…
Это был смертный приговор. Неужели она об этом не знала?
– В конце концов, это не намного хуже, чем те ужасные школы, куда меня отправляли в детстве. Потом они вышлют меня из страны. – Она выдавила улыбку. – Надеюсь, куда-нибудь на юг Франции, а не в мрачную местность в окрестностях Сахары. А ты, Фьоренца? Что они сделают с тобой?
– Депортируют, – солгала Флоренс. – Похоже, я тут всем надоела.
В этот момент открылась дверь и вошел охранник.
Поняв, что их сейчас разлучат, они крепко взялись за руки.
– Значит, увидимся на юге Франции, – сказала Флоренс.
– Договорились. На юге Франции. И упьемся шампанским в стельку.
– Храни тебя Бог.
– И тебя, моя дорогая.
О том, что он должен немедленно вернуться в Париж, Делам-Нуара известили ледяным голосом по телефону. Самолет уже ждет, и этому рейсу матарские власти дали разрешение на посадку. Делам-Нуар все понял.
Наклонившись вперед, он попросил у водителя сигарету. Хорошо, что он на Ближнем Востоке. Здесь курят буквально все. Сам он бросил более сорока лет назад после тяжелого приступа депрессии и стыда, когда ему пришлось прижигать сигаретой грудь несговорчивого заключенного в Алжире, чтобы развязать тому язык. Теперь он с удовольствием закурил, втянул дым и откинулся на спинку кожаного сиденья с той безмятежностью, которую приносит с собой лишь окончательное поражение. Через секунду он решил сделать последний звонок принцу Баваду в Каффу. Скорее из любопытства, чем по какой-либо иной причине.
Бавад начал немедленно отчитывать Делам-Нуара в самой жесткой манере. Делам-Нуар пропустил этот поток брани мимо ушей, как пропускал пустынные пейзажи за окном автомобиля. Его больше интересовал страх Бавада, который он ощущал почти физически.
– А каково будет решение касательно этих женщин? – спросил Делам-Нуар, глубоко затягиваясь сигаретой.
Он получал от нее истинное наслаждение. Как жаль, что он не курил так долго.
– Малик собирается убить их завтра! – завопил Бавад.
– Вас вроде бы это должно радовать, mon prince. В конце концов, это именно то, чего вы столько времени добивались.
– Вы что, не понимаете, что это осложнит ситуацию? Значительно осложнит! Его Величество в ярости!
– Ну так сделайте что-нибудь.
– Этот маньяк закрыл границы и выслал оттуда всех. Мы
– Когда нет альтернативы – нет и проблем. Знаете, кто мне это сказал? Сам де Голль. Я его хорошо знал.
– Это вы во всем виноваты!
– Да что вы говорите.
– Он хочет убить эту женщину, Флоренс, только из-за того, что вы без конца отговаривали его от этого! А теперь он вас так ненавидит, что убьет ее просто вам назло!
– Я в самом деле всегда считал, что убийство этих женщин будет ужасной ошибкой с точки зрения общественного мнения. Но мне ведь известно, насколько вам всем тут нравится рубить головы. Так что можете теперь наслаждаться этим своим национальным спортом. – Делам-Нуар еще раз глубоко затянулся благоухающим турецким табаком. – Думаю, что очень скоро почва под вами поплывет, как зыбучие пески, mon prince. Передавайте привет королю. Au revoir.
И Делам-Нуар нажал на кнопку отбоя, успев подумать, что не часто в жизни проделывал это с таким удовольствием.
Самолет уже ждал его. Они прислали за ним его собственный реактивный лайнер. Со всеми удобствами. На борту вместо очаровательной Селин, которая обычно ему прислуживала, оказались двое мужчин. Делам-Нуар радушно их поприветствовал. Он знал, что любое его слово, любое действие и любой жест станут предметом разговоров в определенных кабинетах в Париже уже на следующий день – и, в общем-то, в течение еще многих лет, – поэтому решил сделать все от него зависящее, чтобы эти разговоры велись с интонациями почтения и даже восхищения, если возможно.
