— Не понимаю, Анита, — сказала миссис Дайер.
— Я тоже не понимаю. Хотелось бы понять. Рискуя навсегда остаться в ваших глазах чудачкой, я вынуждена кое-что рассказать… Видите ли, у меня возникает отчетливое ощущение, что в голосе, который я слышу, звучит чрезвычайная обеспокоенность чем-то мне непонятным…
— Голос? О чем ты говоришь, Анита? — встревожился доктор Дайер.
— Полагаю, вам известно, что я страдаю головными болями с тех пор, как приехала в Дербишир. Некоторое время назад я была в соборе Святого Павла. В Галерее Шепотов, где раздается эхо и слышны все эти искаженные голоса. Это эффект тамошней архитектуры — звуковые волны отражаются от стен таким образом, что если кто-то шепчет на одной стороне собора, на другой стороне его замечательно слышно. Так вот, в этих шепотах слышно то, что напоминает мне о шумах, иногда возникающих в моей голове.
— Вы имеете в виду, что слышите такие же голоса? — спросила миссис Дайер.
— Не совсем. Я бы сказала, что
— И кто, по-твоему, говорит с тобой? — осторожно спросил доктор Дайер. Он внезапно вспомнил, как доктор Пирретти разговаривала с ним во сне, когда была в больнице. Возможно, его уважаемая коллега повредилась в рассудке?
— Легче было бы начать с того,
— Она? Хорошо. Начинай с этого. И что же
— Она снова и снова, пока я всего не усвою, повторяет одно и то же. Немножко похоже на то, как слушаешь радио, которому невозможно ответить. Это сложный и мучительно медленный процесс… и существует опасность услышать или интерпретировать услышанное неправильно… О господи, когда я это говорю вслух, звучит как бред сумасшедшего…
— Анита! Ради бога, продолжай! — перебил доктор Дайер. — Мы не считаем тебя сумасшедшей!
— Хорошо, — глубоко вздохнула доктор Пирретти. — Когда мы узнали о путешествии во времени, больше всего меня пугало, что, думая о прошлом, мы почти на сто процентов были уверены, что оно, в сущности, может быть переписано. Голос, похоже, говорит мне, что это
— А это подразумевает, — сказал доктор Дайер, — что если ты права, то может существовать неопределенно большое число параллельных миров…
И
— Вы всерьез предполагаете, — спросила миссис Скокк, — что может быть множество миров с дубликатами Дербиширов и Ричмонд-Грин, Атлантических океанов… Сэмов и Миган?
Доктор Пирретти кивнула.
— Это невозможно представить, правда? И потому, отвечаю на твой вопрос, Эндрю, — персона, которая, как я считаю, разговаривает со мной, есть
Доктор Дайер вздохнул и даже присвистнул.
— Анита, уверен, ты понимаешь, как трудно все это сразу осознать…
— Понимаю. Но я не могла больше носить это в себе. Тревога, что я, может быть, права, в конце концов пересилила замешательство, которое я испытывала как ученый. Возможно, я не права.
— А если это своего рода продвинутая телепатия или что-то в этом роде? — спросил доктор Дайер.
Внезапно он почувствовал, что очень устал и испытывает сильнейшее раздражение от своей коллеги. Голоса! Дубликат мира!
— Анита, уж не хочешь ли ты убедить меня, что завтра я не должен ехать? В любом случае я намерен вернуться в то время, чтобы найти Кэйт, Питера и его отца, и я намерен привезти их обратно, что бы ни говорили твои голоса. Или ты считаешь, это плохая идея?
— Не знаю! Может, голос и прав, но как узнать об эффекте сосуществования множества миров во Вселенной?
— Что ж, хотелось бы мне, чтобы мой дубликат в параллельной Вселенной попытался связаться и со мной тоже, и тогда, возможно, я нашел бы выход из этого затруднительного положения… — лукаво сказал доктор Дайер.
— Он явно пытается, — ответила доктор Пирретти. — Он просто орет в твои уши, но ты его не слышишь.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Путешествие во Францию начинается
Подозрения Кэйт усиливаются
Утром 11 сентября 1792 года Питер Скокк пребывал в сильнейшем возбуждении. Он начал испытывать удовольствие от общения с отцом, даже осмелился надеяться, что они могли бы стать друзьями на то короткое время, что проведут вместе. Так что, с одной стороны, ему очень хотелось насколько возможно отложить отъезд отца, с другой — случай с Кэйт на Голден-Сквер подстегивал в нем желание скорее починить антигравитационную машину. В его сознании запечатлелся образ испуганной и одинокой Кэйт. Он не мог от него избавиться. Питер ощутил нечто такое, в чем не мог бы признаться ни Кэйт, ни отцу. В нем пробудилось то, что долго дремало в бездействии, и он скорее почувствовал, чем увидел, блестящие спирали, которые когда-то возникали в пространстве перед тем, как он растворялся. И все же что-то переменилось: Кэйт не то чтобы двигалась между двумя противоположными полюсами, она скорее была зажата между ними. Быть может, крючки, которые затягивали Кэйт в ее собственное время, каким-то образом оказались поврежденными? Питера преследовало воспоминание об ужасе в глазах Кэйт. Ему так хотелось помочь ей! И его огорчало, что, даже прожив такую долгую жизнь, невозможно найти решение, которое вывело бы из этого затруднительного положения. Ребенком он как должное принимал, что взрослые всегда знают, что делать. Теперь же понимал, что происходит на самом деле: взрослые часто испытывают такие же затруднения перед решением задачи, как и дети, но, поскольку им не к кому обращаться, они все решают сами.
Неожиданно Питер вспомнил, что сказала Огаста, дочь преподобного Остина, о Кэйт, которая «летала, как летучая мышь». Что бы это значило? Надо отправляться во Францию прямо сегодня, подумал Питер. Будем надеяться, что этот маркиз де Монферон действительно такой изобретательный, каким представляет его себе сэр Джозеф.
Кто-то осторожно постучал в дверь.
— Входи, Джон!
Лакей нес умывальник с большим кувшином, два свежих льняных полотенца и разрисованную птицами и цветами миску с горячей водой, от которой шел пар. Лакей едва удерживался от зевоты, потому что ночью ему пришлось открывать задние ворота для ночных мусорщиков. Они приходили опустошать вонючую помойную яму, чтобы запахи не мешали благородным людям. Джон уже часа два как поднялся. В специально отведенной комнате подвала он чистил туфли и ботинки для всего дома. Затем при помощи насоса накачал воды, наполнив бак наверху дома, откуда через простую систему свинцовых труб она поступала на каждый этаж. Теперь, после того как он вычистил и разложил одежду Питера в гардеробной комнате, пришло время помочь хозяину подготовиться к наступающему дню.