— Очочки? Не понимаю.
— Очки! Знаете…
— Ааа. Нет. Не по этой причине я не могу читать.
— Значит, вы дислексик?
— Право слово, вас трудно понять!
— У вас путаются буквы?
— Поскольку я не знаю букв, им трудно спутаться. В мое время обычного разума было более чем достаточно, и я никогда не терпел неудач. Боюсь, что теперь все изменилось.
Девушка внимательно смотрела на Дегтярника. В ее взгляде подозрительность боролась с любопытством.
— Мне представляется, мы могли бы использовать друг друга, вы и я.
Последними словами он озадачил девушку. Она хорошо разбиралась в людях, но этот человек был ей непонятен.
— Мне нужно идти.
— Сначала назовите свое имя.
— Незачем.
Дегтярник встал и поклонился.
— Тогда до встречи…
— Сомневаюсь.
Девушка допила кофе и пошла к двери. Дегтярник упорно не смотрел на нее, но точно знал, что она обернется.
Это был первый день весенней четверти в школе, где учились младшие Дайеры. Обычно Сэм не нежничал с сестрой. Сегодня же он вернулся от «лендровера» и обнял ее. Кэйт взлохматила ему волосы и сказала, что пока ее здесь не было, он стал как-то мягче, и Сэм понял, что ей это приятно. Кэйт хотела тоже поехать в школу, поскольку мама всегда очень строго следила, чтобы дети не пропускали уроков. Но мама посоветовала Кэйт особенно не усердствовать и еще поспать, если хочется. Мало того, к удивлению Кэйт, миссис Дайер позвонила инспектору Уилеру и весьма настойчиво объявила, что ее дочь устала и нуждается в отдыхе и покое, поэтому сегодня нельзя мучить ее вопросами. Так что Кэйт могла полениться. Она поела, погуляла с Молли и прочитала малышам две короткие сказки перед их дневным сном. Потом решила посмотреть телевизор. Сиин и Милли спали чутко, поэтому Кэйт спускалась по скрипучей лестнице очень осторожно. Кухонная дверь была закрыта, но оттуда слышались голоса. Папа уехал еще утром, и Кэйт подумала было, что это радио, но когда взялась за ручку двери, узнала голоса родителей. Прислушавшись, Кэйт уловила в их тоне отчаяние. Она испугалась, но не ушла. Через пару минут она прислонилась щекой к тяжелой дубовой двери и решила, что ей лучше не входить в кухню. Голос мамы был очень взволнован.
— Не может доктор Пирретти серьезно говорить, что этой ночью надо уничтожить антигравитационную машину! Даже если Тим Уильямсон и вправду намеревается получить ее назад, из этого вовсе не следует, что он собирается проговориться НАСА или прессе.
— Думаю, он все-таки это сделает, — ответил папа. — Я считаю, он хочет войти в историю, как изобретатель машины для путешествия во времени. Он врал мне, объясняя, куда поехал. У его соседа я выяснил, что Тим уехал на два дня, потому что «взял с собой много всяких вещей».
— Кстати, а где сейчас антигравитационная машина? — спросила миссис Дайер.
— В запертом гараже за деревенской почтой в Хертфордшире. Деревня называется Миддл-Харпенден или как-то в этом роде.
— Просто не верится, что Анита вообще может думать о том, чтобы ее сейчас уничтожить! — сказала миссис Дайер. — Это чудовищно!
Доктор Дайер не отвечал.
— Только не говори, что готов оставить Питера бродяжничать в 1763 году! — крикнула миссис Дайер.
Кэйт закусила губу. Это ужасно. Ей казалось, что мама вот-вот расплачется. Конечно, подслушивать нельзя, но…
— Знаешь, — сказал доктор Дайер, — я очень хочу поступить правильно. Конечно, мне жаль, что Питер остался в восемнадцатом веке! Но разве ты не видишь, что Анита беспокоится о непредсказуемых последствиях этой истории? И она опасается, как бы инспектор Уилер не выудил у Кэйт всей правды, как бы Тим Уильямсон не предал огласке существование антигравитационной машины… Если бульварная пресса пронюхает про эту историю, у нас будет куча неприятностей.
— Но на кону стоит жизнь мальчика!
— Не нужно
— Тише… — сказала миссис Дайер. — Кэйт может услышать.
Мистер Дайер с трудом заставил себя говорить медленно и спокойно:
— Разве ты не понимаешь, каким кошмаром может стать путешествие во времени? Как изменится будущее, история… Только вообрази, что случится, например, такое — человек, с которым ты сейчас разговариваешь, внезапно исчезнет, потому что некто вернулся в прошлое и что-то там изменил. Вот и пропали предки другого человека. Мы же понимаем, что жизнь — это как игра в «Змеи и лестницы». Но я все-таки не хочу жить в мире, где тебя заставляют играть в нескольких измерениях.
— И Анита Пирретти считает, что вполне можно пожертвовать Питером во имя ее теории Страшного Суда? — возмутилась миссис Дайер.
— Разумеется, она не считает, что это хорошо! Но она думает, что это наиболее ответственное отношение к делу…
Миссис Дайер от отчаяния даже вскрикнула.
— И ты тоже так думаешь? Ты позволишь ей так поступить?!
— Я… пока не знаю. Мое сердце спорит с разумом.
— Этим вечером приедет отец Питера! — закричала миссис Дайер. — И что мы ему скажем?
— Как можно меньше…
Кэйт сжала кулаки. От злости она даже побледнела.
— И помни, — продолжал мистер Дайер, — у нас нет гарантии, что мы в третий раз попадем в 1763 год или, если нам это удастся, потом вернемся в настоящее.
— Но мы должны попробовать! Питер — невинная жертва всех этих событий. Он не просился в то время.
— Да, но сколько будет невинных жертв, если мы сообщим миру о возможности путешествия во времени?
Кэйт наслушалась достаточно — неужели все это говорит ее папа? В какое чудовище он превратился? Она глубоко вздохнула, изобразила на лице улыбку и ворвалась в кухню. Родители стояли в разных концах комнаты, мамино лицо было в красных пятнах. Оба немедленно умолкли, они явно испытывали чувство неловкости.
— Так мне можно пригласить Миган? — весело спросила Кэйт.
— Да, конечно, конечно, дорогая, если ты хорошо себя чувствуешь, — ответила мама. — Но ты… будь осторожна, разговаривая с ней, хорошо?
— Разумеется, — ответила Кэйт. — Сначала я ей позвоню. Наверное, она уже вернулась из школы. Ей можно будет остаться у нас ночевать?
Спустя час миссис Дайер стояла у окна с Милли на руках. Они следили за тем, как Кэйт выбежала во двор встречать Миган. На долину уже спускалась темнота, хотя вершины холмов, припорошенные снегом, еще поблескивали красным. На севере нависли зловещие серые облака.
— Не хотелось бы оказаться на улице этой ночью, — проговорила миссис Дайер. — В такие вечера хорошо быть дома…
Милли не отвечала, она была занята тем, что прижимала губы к стеклу окна, как рыбка в аквариуме.
