четырех километрах от поселка, и на другом берегу речки они увидели двух славных медвежат. Да-да, совсем таких, как эти, в зоопарке. Ольга стала охать, ахать и умиляться, а Петро быстро повел ее обратно в поселок — медведица где-то рядом, не дай бог, выскочит и решит, что они опасны для медвежат. И река не спасет, тем более что не глубокая — по пояс всего. Про свой народный театр рассказывала, как они там репетировали «Таню» Арбузова, и ей хотелось играть Таню, она даже всю роль вызубрила, но роль досталась не ей. И правильно, она так разволновалась на премьере, что даже со своим эпизодом еле справилась: так тряслись колени и голос дрожал. И про газету рассказывала, про Васю с его «давай, потрахаемся», и про мужичков с Оротукана, которые устроили себе меж сопок горнолыжную базу и в июле гоняли на лыжах по остаткам ледника. И про Нюську, как она в пять лет замуж собиралась, а в тринадцать заявила, что будет старой девой, потому что все мальчишки — дураки. И про нерест мойвы возле Магадана, когда она такими тучами прибивается к берегу — сачком черпай. Кому не лень — черпают, складывают в мешок, а потом продают по городу свежую мойву, как семечки, по рублю за миску рыбы. Только про Лобанова она ничего не рассказывала. Не хотела. Не было его в Ольгиной жизни, не было хотя бы на эти московские дни.
Игорь тоже рассказывал. О том, как ходил старпомом на сухогрузе к южным берегам и какие диковины там видел. Например, зоопарк в Сингапуре. Никаких решеток и заборов, только рвы и канавы, замаскированные под естественный ландшафт. Животных здесь более двух тысяч видов и живут, фактически на свободе, как в маленьком заповеднике. На них даже ночное сафари организовывают. А Джуронг, хоть и считается районом Сингапура, просто отдельный современный портовый город со своими достопримечательностями. И тоже со своим зоопарком. Там есть парк птиц, где живут более шестисот видов всяческих птах вплоть до пингвинов, и парк рептилий, где собрано около двух с половиной тысяч разнообразных гадов. А по всему городу понатыканы статуи «мерлиона», символа острова. Эдакой русалки, только не с человеческой, а с львиной половинкой фигуры. Про Сеул рассказывал — город небоскребов, раскинувшийся у моря. И про самый высокий небоскреб — башню Сеул Тауэр, с которой весь Сеул виден, как на ладони. Про Тунис рассказывал — удивительную африканскую страну, которая на своей совсем небольшой территории умудрилась собрать и оливковые рощи, и финиковые плантации, и кедровые заросли, и колонии кактусов, и соляную пустыню, и кусочек Сахары. Про тунисских берберов-троглодитов рассказывал:
— Представляешь, они как в каком-то там веке удрали в горы, так и живут там до сих пор.
— А зачем удрали?
— Не зачем, а от чего. Мусульманство принимать не хотели. Вырыли там себе норы, и стали в них жить.
— Так тесно же!
— Ты не поняла! Норы большие, пещеры — как комнаты. В одной пещере — спальня, в другой — детская, в третьей — кухня, в четвертой — козы живут.
— И хорошо живут?
— Козы?
— Да ну тебя! Берберы твои!
Они не мои, они тунисские. Те, кого нам показывали, — хорошо, наверное. Там чисто было в пещерах, кровать стояла, шкаф, телевизор был. Хотя, подозреваю, они — аттракцион для туристов. Как наши, знаешь, ряженные в Архангельском. Сарафаны, кокошники, резные наличники, прялки-печки всякие. А зайди в нормальную деревню, есть это все? Так и у них. Видел другие норы по соседству, но нас туда не приглашали. Там возле отеля такие жуткие оборванцы стояли! Если по ним судить, берберы очень бедно живут.
— Если по нашим оборванцам судить, — кивнула Ольга в сторону бомжа, спавшего на лавочке на автобусной остановке, — москвичи тоже очень бедствуют.
— Точно! — расхохотался Игорь. С ним Ольге было необыкновенно легко. Даже паузы получались легкими, без мучительного подыскивания тем для разговора. Темы находились сами собой, паузы возникали и заканчивались как естественное продолжение разговора, взглядов, прикосновений.
К вечеру они приехали в какую-то гостиницу у Ботанического сада, Ольга забыла название. Забыла, потому что к тому времени прикосновения перешли в объятия и поцелуи. Поцелуи его твердых сухих губ казались Ольге знакомыми, словно целовалась она с этим мужчиной давно, долго, всю жизнь. И объятия его были именно объятиями, а не глупым лапаньем и тисканьем. И от этих поцелуев и объятий, от того, как он проводил кончиками пальцев по ее лицу, Ольге становилось все «хорошее и хорошее». И она не то что названия гостиницы не запомнила — лица администратора не различала, пока Игорь быстро заполнял за них обоих анкеты и получал ключ от номера.
Секс с Игорем был не нежным и размеренным, как с Вадимом. И не по-жесткому напористым, как с Лобановым. Он был... поглощающим. Именно это слово первым пришло Ольге на ум, когда она попыталась определить для себя, что это было. Но определяла она потом, после. Две ночи и один день они с Игорем не вылезали из постели. Только однажды сбегали на рынок на ВДНХ, запаслись водой, фруктами, сыром и лавашем — и обратно в гостиницу.
Ольга сама себе удивлялась, откуда в ней берется столько желания и сил. Откуда они приходят, эти волны не просто удовольствия — растворения в партнере. Когда у них все случилось в первый раз, она не то, чтобы потеряла сознание. Сознание просто переместилось в какую-то точку внизу живота, а потом стало расширяться, подниматься и улетать вверх, а снизу ей кто-то кричал хриплым счастливым голосом.
— Оль, ты всегда так кричишь? — Она лежала обессиленная, а Игорь покусывал ее за мочку уха.
— Разве я кричала? Не помню.
— Еще как. Хорошо, номера соседние пустые. А дежурная по этажу, наверное, кончала вместе с нами.
— Игорь, ты говоришь пошлости.
— Прости, это я от растерянности. Оленька, ты не знаешь, что это с нами?
— Не знаю. Может, у нас слишком долго не было секса? У меня, например, не было.
— Может быть, — и он так провел ладонью по ее спине, что она опять поплыла, и задышала, и сознание стало съезжать в точку внизу живота.
На утро третьего дня они ушли из гостиницы, Игорь проводил ее до Дома журналистов, но сам туда не пошел. Поцеловал, сказал, что ему надо по делам и что к фуршету он придет обязательно. Не пришел, и тут Ольга спохватилась, что у нее нет его телефонов, у него — ее, и заволновалась, и стала высматривать Толика, чтобы выяснить у него, где Суханов и как его найти. Толик куда-то подевался, зато в ответ на ее ищущие взгляды набежали эти депутаты и советники из Костромы и Ярославля, начали пить за ее здоровье. И от их неуклюже-галантных тостов и заигрываний Ольга вдруг пришла в себя: «Все правильно, так лучше. Роман без продолжения. И без прощаний. Так лучше. Маленькая интрижка с восхитительным сексом. Как с испанцем в Анталье».
Однако весь следующий день она вспоминала о ласках Игоря, заново, аж постанывала, переживала свои фантастические оргазмы, шепотом проговаривала его шутки и свои ответы. И когда ловила себя на этом, сердилась: «Господи, да что же со мной? Совсем одурела от мужика!» Одурела. Именно так. Ничего больше. Это пройдет. Уехала, обрубила, забыла. Продолжения не будет. Все, как всегда.
Но, оказывается, продолжение следовало.
— А где молодые? — гремела между тем Антонина. — Мы им подарок принесли, — и потрясла в воздухе чем-то большим и плоским. «Наверное, панно притащила с моржами и оленями», — отстраненно подумала Ольга.
— А молодые ушли уже, Антонина Павловна, — затараторила Танька. — Ичиро сказал, что по японским обычаям молодым нельзя долго с гостями сидеть. Они часик посидели — и уехали. — Мухина явно заметила, что с Ольгой что-то творится, и отвлекала внимание на себя.
— Татьяна Мухина, редактор отдела социальной жизни, — протянула она ладошку Суханову, и тот наконец-то отвел от Ольги пристальный и чего-то ожидающий взгляд.
— Да, очень приятно, Игорь Суханов, журналист, — пожал он Татьянину ладошку и опять уставился на Ольгу.
— И новый советник губернатора по контактам со СМИ! — уточнила Антонина.
— Да-да, и это тоже.
