– К сожалению, известно. Они уже перешагнули через кровь и теперь не остановятся, – вздохнул Бурмистров.
– Лучше всего укреплено здание администрации, – продолжал рассуждать армейский полковник. – Каменные стены, железные двери, окна в решетках. Его быстро не возьмешь. Но нам это и не требуется. Здание отсечем пулеметным огнем, и направим главный удар на столовую с заложниками. В нем длительную оборону организовать невозможно. Есть шанс – взять с наскока.
– Сколько минут тебе потребуется, полковник?
– Минут? Мои люди за полчаса здесь камня на камне не оставят.
– В это я верю. Это вы можете, – горько улыбнулся генерал. – Только за это время мы всех заложников потеряем.
– Мы постараемся быстрее, товарищ генерал. – Полковник стиснул кулак и зашипел: – Давить их надо, волков поганых.
– Это самое простое. Но…
– Если до рассвета штурм не начнем, они будут резать наших людей. Как баранов! Вы же слышали их вожака. И мы перед этой швалью на цыпочках ходим. – Полковник вытянулся, поправил френч и официально спросил: – Разрешите начать штурм, товарищ генерал.
В палатке воцарилась напряженная тишина. Бурмистров мучительно размышлял. Марк ленивым взглядом осматривал предметы, имевшиеся в штабе. Он первым нарушил затянувшееся молчание, удивленно спросив:
– Что это?
Все обернулись. Марк Ривун вертел в руках переносной мегафон на батарейках. Полковник отрывисто пояснил:
– Устройство для усиления звука. Взяли для переговоров. Если бы телефон не работал, воспользовались.
Марк поднял тяжелый рупор, щелкнул тумблером и тонко и протяжно дунул в микрофон. В палатке завыл ветер. Марк захрипел, тихо, одним горлом. Мегафон изрыгнул зловещий рокот. Молодой человек удовлетворенно констатировал:
– Они ждут прокурора из Москвы? Я готов быть прокурором.
Генерал рассматривал агента странным оценивающим взглядом.
– Вы хотите вступить с ними в переговоры?
– Я зайду к ним в гости.
– Внутрь?
– Да.
– Один?
– Если со мной пойдете вы, заключенные будут отвлекаться.
– Что это даст?
– Я поговорю с ними. По-своему.
Генерал взволнованно напрягся, мучительно осмысливая предложение. Полковник нетерпеливо заметил:
– Мы потеряем время, а у преступников появится еще один заложник. Только и всего!
Бурмистров проигнорировал слова Кротова и продолжил общение с Композитором.
– Вы хотите сказать, что сумеете нейтрализовать Кумаря?
– Сколько заключенных в колонии?
– Товарищ генерал-майор, – вновь вмешался в разговор Кротов. – Ну, что может сделать один гражданский против оголтелой толпы преступников?
– Отвечайте на вопрос, полковник! – Бурмистров жахнул кулаком по столу. – Сколько человек сейчас на территории колонии?
Кротов побагровел и нехотя процедил:
– Более трехсот. И у них около двадцати единиц огнестрельного оружия.
Композитор вертел в руках мегафон, словно оценивал его возможности.
– Я попробую.
– Когда? – расширив глаза, сдавленно выдохнул генерал.
– Мне бы какао. Сладкого, – попросил Марк. – И я готов.
Кто-то из армейских офицеров иронично хмыкнул: 'Детский сад'. Побагровевший генерал круто развернулся и рявкнул:
– Вы слышали? Какао!
– Да где же у нас… – начал было оправдываться полковник.
– Обеспечить!
После продолжительной суеты, в которую были вовлечены все служащие, имеющие отношение к питанию, Композитор согласился на чай с медом.
Полная луна лениво приподнялась над горизонтом и, с вечно глупой, но любопытной физиономией, нависла над растревоженной колонией. Никто из зеков не спал. Вторую ночь все ждали штурма. В общий успех не верили. Но каждый в глубине души надеялся в суматохе зацепить за пестрый хвост свою личную птицу-удачу и скрыться из злополучного места.
Однако полчаса назад прошел обнадеживающий слух, что власть, наконец, дрогнула и прислала прокурора из Москвы. Он привез долгожданное постановление об амнистии. И уже твердили, ссылаясь на телефонный разговор самого Кумаря, что половину амнистируют сразу же, а остальным скостят сроки. После смерти Сталина и ареста всесильного Берии, такие новости уже никому не казались невероятными.
Композитор допил остатки сладкого чая, подбил повыше шерстяной шарф, запахнул плащ и откинул в угол ненужную шляпу. Оттопыренные уши на фоне короткой стрижки выглядели по-детски беспомощно. Марк встал и покинул палатку. В левой руке он держал толстую кожаную папку, а в правой мегафон. Осторожно втянув носом прохладный воздух, Марк в очередной раз объяснил взволнованному генералу:
– Я войду один. Солдатам приближаться незачем. Запускайте их минут через десять.
– Знак дадите?
– Не знаю, – честно ответил Марк.
Генерал сжал худые плечи тщедушного агента.
– Если получится… Если заложники не пострадают… Я тебе…
Марк высвободился из генеральских объятий, потянулся к холодной луне, стряхнул накопившуюся усталость и бодрым шагом направился к черной стене колонии строгого режима, за которой его поджидали озлобленные на весь свет нетерпеливые уголовники.
Композитору предстояло самое сложное в его жизни, смертельно опасное испытание.
Глава 24
За высокими воротами колонии его уже поджидали. В узком окошке поблескивал колкий взгляд.
– Прокурор? Из Москвы? – недоверчиво спросил хриплый голос.
– Он самый, дружок. Он самый. Ни сна ни отдыха от вас нет. Только и заседаем по комиссиям, дела пересматриваем. Ты знаешь, сколько таких бедолаг, как ты, по огромной стране разбросано?
– Не моя забота. Не я сажал.
– Те, кто сажал, уже сами сидят. А мне разгребать за ними.
– Молодой. Несолидный, – рассматривал гостя встречающий.
– Да, молодой! – уверенно подтвердил Марк. – Потому и нет за мной неправедных приговоров. Теперь мы только по закону работаем.
– Закон, что дышло, куда повернешь, туда и вышло.
– Открывай, грамотей, хватит зыриться! Меня из теплого московского кабинета выдернули, сюда
