– Дай спички.
Сашка подхватил коробок, взял в щепотку несколько спичек. Спички вжикнули о коричневую полоску, серные головки вспыхнули. Сашка ткнул маленький факел в ногу Хасимова. Огонек с шипением утонул в смуглой коже.
– Ой! Гад! Ты что делаешь? – вскрикнул Равиль.
– Зачем дернулся? Я промахнулся, – сказал Сашка, рассматривая ожог. – Давай еще раз.
– Издеваешься? Сволочь! Ты все специально задумал! Ляг на живот! Руки за спину.
Хасимов плюхнулся на студента сверху и скрутил Сашкины руки все той же сеткой. Чтобы узел был плотнее, Равиль со всей силы поддернул завязанную сетку вверх. Впившиеся капроновые нити грубо содрали кожу.
– А теперь вставай и топай. Если через час не придем к станции – тебе хана. Сейчас, – Равиль посмотрел на снятые с Сашки часы: – полседьмого. Шайтан тебя подери, да я уже весь день с тобой по пустыне шляюсь!
И впрямь, Евтушенко с удивлением отметил, что быстро темнеет. Прошли сутки, как он с Боней вышел из магазина. Уже сутки, как он плутает по степи и не может выйти ни к реке, ни к железной дороге.
Он вспомнил карту, которую видел первого сентября около института в руках Колесникова. Он сам тогда сказал, что на ней изображены здешние места. Что там было? Река. Железная дорога. Между ними в этом месте большое расстояние. Но не настолько большое, чтобы его не преодолеть за несколько часов. Получается, либо они идут все время параллельно железной дороге, либо крутятся в одном и том же районе.
Был, правда, и третий вариант. Если по пути к аулу на водовозке они переехали железку, а потом Боня ошибся и выбрал направление на север или северо-восток, то в этом случае на тысячу километров не встретишь ни одного поселка. Из-за этого в здешних местах и построили космодром, чтобы отработавшие ступени ракеты без ущерба падали в безжизненную пустыню.
Сейчас в любом случае надо было идти на юг или юго-запад.
Куда они шли все это время, задумался Сашка. Он пытался припомнить, как светило солнце и куда падала тень. Но размытая облачность весь день рассеивала солнечные лучи, и никаких контрастных теней Сашка не запомнил. Он посмотрел на небо. Стремительно смеркалось. Спереди темнеющий небосвод выглядел немного светлее, чем сзади, значит, надо идти налево, решил Сашка. Там юг. Там должна быть или железная дорога, или река.
Евтушенко шагал, черпая туфлями песок, не замечая ни времени, ни расстояния, которое он протопал. Равиль шел сзади и постоянно ругался, угрожал и задавал какие-то вопросы. Сашка поначалу односложно отвечал на его стоны о еде, но потом плюнул и больше не прислушивался к монотонному бурчанию за спиной.
Вдруг где-то впереди раздался взрыв. Звук был тихим, но отчетливым.
– Что это? – Равиль замер и насторожился.
На темном горизонте появилась маленькая дрожащая огненная капля. Казалось, ее кто-то дергает за верхний кончик и вытягивает вверх. Вместо того чтобы упасть, капля росла, ее огненное брюхо набухало и светлело. Но вот острие сорвалось, брюхо сдулось, капля превратилась в затухающую точку, изрыгающую мелкие искры. Вскоре она и ушла в землю. Стало еще темнее.
– Что это было? – Тревога в голосе Равиля только усилилась.
– Пойдем посмотрим, – предложил Сашка.
– Ты хочешь меня сдать? – взвился Равиль. – Туда сейчас менты понаедут.
– Должно быть, там станция.
– Держи левее, – приказал Равиль. – Мне все равно, где выйти на железку. На ходу зацеплюсь.
19.00
Игорь Лисицын сидел в комнате один. На столе перед ним стояли удлиненная бутылка коньяка «Белый аист» и часы. Взгляд Игоря был прикован к циферблату. Стрелки часов двигались очень медленно. Ему казалось, что смотрит он на них уже целую вечность, а минутная стрелка только-только завершала полный оборот и готовилась принять строго вертикальное положение, как солдат на посту. Коньяк был давно открыт, и, хотя Игорь выпивал только по праздникам и торжественным случаям, добрая половина янтарного напитка уже перекочевала в его желудок.
Стрелки подползали к семи часам – времени взрыва. Коньяк не помогал, Игоря знобило, словно он стоял раздетым на морозном ветру. Если он пытался сдерживать дрожь и зажимался, то дрожь в ответ переходила в наступление, укрупнялась и колотила тело явно и нагло. Только полностью расслабившись, можно было избавиться от нее. Но вот этого как раз и не удавалось сделать.
Чем ближе стрелки приближались к семи, тем тревожнее Игорь поглядывал на дверь. Ему казалось, что вот-вот все раскроется, ворвутся разъяренные московские бандиты и отметелят его со страшной силой. И тогда крах всему. На кон поставлено слишком многое.
Длинная стрелка дрогнула и уперла кончик в цифру двенадцать. Семь ноль-ноль!
Игорь огляделся – все осталось на своих местах, ничего страшного не произошло. Рука плеснула коньяк в граненый стакан, горлышко длинной бутылки звякнуло об его край.
– За удачное завершение моего плана, – шепотом произнес Игорь. – Смелость должна быть вознаграждена.
Он выпил. На этот раз отпустило. Дрожь растворилась в алкоголе.
Верблюдица споро шла на звук удирающей машины, а может, на ее запах. И то и другое пачкали вольный степной дух, как солярка чистую реку. Вскоре «Москвич» особенно натужно загудел, изрыгнул впечатляющую струю зловония и затих. Через минуту верблюдица остановилась около увязшей в мягком песке машины.
Заколов спрыгнул с высокого живого насеста. В проеме распахнутой двери виднелось пустое водительское кресло. Смылся! Но толстый боров Тихона мало интересовал. Только бы ребенок был цел!
Послышался отрывистый детский писк. В него вклинился резкий сигнал радиостанции «Маяк». «В Москве – 21 час», – сообщил автомобильный радиоприемник. «Значит, по-местному – семь вечера», – автоматически отнял два часа Тихон.
Он поспешил к машине. Там должен быть малыш.
Диктор сообщал, что первый космонавт ГДР Зигмунд Йен вместе с советскими космонавтами готовится к возвращению на землю.
Тихон схватился за дверную ручку.
Снизу раздался шумный хлопок. Автомобиль вздыбился. Сразу же последовал мощный взрыв, и пламя разом объяло жестянку машины.
Тихон отлетел, словно откинутый невидимой сеткой батута. Оторванная дверца, прикрыв как щит, свалилась на него, и ее край больно рассек бровь. Он отбросил дверцу, внутри которой звякали осколки стекла. Вскочил на ноги. Рука, оттолкнувшаяся от земли, зацепила что-то маленькое и влажное. Тихон вздрогнул, предчувствуя ужасное, поднес руку к лицу и разжал пальцы.
В ладони лежал обломок пластмассовой соски. Резинка еще хранила слюну малыша. Тихон бросился к машине, жаркая стена пламени обожгла его. Огонь охватил все чрево автомобиля. Проникнуть внутрь было невозможно.
Тихон в бессильной ярости бегал вокруг пылающего факела. Огонь жадно пожирал захваченное, не желая ни с кем делиться.
Заколов плюхнулся на землю и от безысходности закусил нижнюю губу. По его испачканному песком лицу ползли слезы отчаяния.
Хасим. Взрыв дворца
Вечером Шакен, переодевшись в одежду монгольского воина, подошел к ханскому дворцу. В руке он держал небольшой факел, ему нужен был надежный источник огня. Двое стражников, патрулирующих стены дворца, незамедлительно подошли к нему. Шакен назвался воином нового отряда, пришедшего в город из дальнего улуса. В последнее время такие отряды из татар, половцев, хазар и черкесов регулярно стягивались к столице.
