шедшие из моего горла, становились все громче.
– Что с тобой? Ты что… смеешься? – испуганно вопрошала трубка.
«Да, я смеюсь!» – хотел крикнуть я, но не мог. Грудь спазматически дергалась, и каждому колебанию я стремился придать форму смеха. Мне хорошо! Я смеюсь! Я смеюсь от счастья! Мой дерганый смех становился все громче. Я не отводил трубку. Пусть убедятся на том конце провода, что мне хорошо. Мне очень хорошо, и я счастлив! Я смеялся, а глаза набухали слезами. Но это ведь от смеха? Так бывает всегда, когда человеку слишком весело!
– Прощай, – выдохнула трубка, и я еще некоторое время смеялся под аккомпанемент частых гудков.
– Иди, парень, поспи. – Франц Оттович с усилием выдернул зажатую в моей ладони телефонную трубку и мягко подтолкнул в спину: – Иди, утром полегчает.
Ступени норовили ударить мои пятки, стеньг – задеть плечи. Лестница вдруг стала узкой и кривой.
– Ну что? – встретил меня вопросом Сашка Евтушенко. Ехидная улыбка на его лице быстро сменилась тенью тревоги.
Я залпом выпил молоко, принесенное Карповой, сбросил одежду и повалился на кровать. Сашка ждал, я отвернулся к стене.
– Он… не был… ее любовником, – хрипло произнес я. Челюсть слушалась плохо, я словно заново учился говорить.
Сашка выключил свет и больше ни о чем не спрашивал.
Я долго не мог заснуть. Громоздкий мир обрушился и завалил меня строительным мусором. Серая пыль, грязь и цементная крошка засыпали глаза, забились в нос. А над всем этим реяло нечто белое. Кусочек мягкой ткани, который я бросил, выбравшись из шкафа. Это Женина блузка. Я впервые увидел ее именно в ней. Это было днем в университете. Белая блузка из белых ниточек.
Белая ниточка…
На пробке от коньяка тоже зацепилась белая нитка. Она появилась в тот же день вечером.
Что получается? Женя держала бутылку в руках и зацепилась рукавом. Вероятно, она спешила. Воробьев мог выйти в ванную, а она торопливо впрыскивала яд. Надо было успеть втянуть смертоносную жидкость в шприц, проткнуть пробку, выдавить и быстро все убрать. Впопыхах она вполне могла зацепиться.
Когда я пришел, Женя была в халате. Но где гарантия, что она не переоделась перед этим и не убрала блузку в шкаф? При встрече я смотрел только на обширный вырез на груди, я отвлекался на открытые руки и шею и не замечал деталей.
А может, она на это и рассчитывала?
Сумбур разгоряченных мыслей постепенно придавил дерганый нервный сон.
В сказках говорится, что утро вечера мудренее. А в жизни все иначе.
Утром я проснулся от настойчивого стука. Евтушенко босыми ногами прошлепал к двери. Хруст ключа в замочной скважине, и сразу же голос:
– Районная прокуратура. Разрешите.
Голос показался знакомым. Скрипнула провисшая дверь, две пары ног протопали в середину комнаты. Сонный мозг переварил смысл фразы, я щелчком разлепил веки. Тонкая улыбка давешней гостьи Ворониной снисходительно заглядывала мне в лицо:
– Здравствуйте, Заколов.
Все тот же серый костюм мешковато свисал с ее плеч, только блузка на этот раз была более строгой, без вычурного воротничка. Воронина прижимала черную кожаную папку, за ее спиной хмурился высокий молодой человек в штатском костюме.
– Вы хотите лично убедиться, что я сплю на своем месте? – припомнив вчерашнюю беседу, попытался пошутить я.
Глаза тем временем заметили на подоконнике портфель Воробьева. Как же мы опростоволосились! От Карповой прятали, а тут выставили напоказ.
– Не только, – Воронина ловко раскрыла папку, выудила какую-то бумажку: – Я с ордером, как и обещала. Николай, приступай, – кивнула она напарнику. На его немой вопрос она бегло ответила: – Понятых, если понадобится, я приглашу из соседних комнат.
«Портфель! Документы! – долбил в голове отбойный молоток. – Растяпы! Идиоты!»
Я видел растерянный взгляд Сашки и понимал, что он сейчас думает о том же. Только ему должно быть еще обиднее, ведь он предупреждал, а я проигнорировал, хотя собирался выбросить портфель еще по дороге в общежитие. Сейчас в руках следователя окажется важная улика, от которой невозможно будет отвертеться. И все из-за меня!
– А одеться позволите? – с вызовом спросил я, надеясь, что незваные гости выйдут, и у нас появится шанс избавиться от портфеля.
Следователь демонстративно осмотрела Евтушенко в трусах, скривила уголки губ, мол, и не такое видела:
– Одевайтесь, чего уж тут.
Воронина осталась на месте и с некоторой долей ехидства наблюдала за мной, а ее напарник уже копошился в наших вещах в шкафу. Ну что ж, она еще не знает, что я обычно сплю абсолютно голым.
Я откинул одеяло. Взор Татьяны Витальевны невольно сместился ниже и сфокусировался на отдельном пробуждающемся элементе моего тела, который по утрам всегда испытывает прилив жизненных сил. Следователь Николай покосился и тихо крякнул. Я встал. Воронина наконец отдернула взгляд и неловко отвернулась. Краснеть, судя по всему, она решительно не умела.
Некогда было краснеть и мне. Краешком глаза я постоянно держал в поле зрения злополучный портфель на подоконнике. Рама осталась приоткрытой с того самого момента, как я кормил ночью Шавку. Это оставляло призрачный шанс незаметно вытолкнуть портфель наружу, пока следователи отвернутся. Я широко зевнул, потянулся и со словами:
– Душно что-то, – шагнул к окну.
А вот и заветный подоконник. Пальцы торопливо приоткрыли створку рамы, я пихнул портфель наружу. Если бы в этот момент Сашка шумнул как-нибудь и отвлек внимание следователей, то план, возможно бы, удался. Но он, напротив, как завороженный наблюдал за моими действиями, что не укрылось от внимания Ворониной.
В итоге шлепок упавшего портфеля услышали все. Одновременно взвизгнула собака. Воронина метнулась к окну. Я высунулся наружу. Портфель угодил на Шавку, которая недоуменно таращилась вверх. Видимо, она не пожелала покинуть прикормленное место и ночевала под окном.
– Шавка, хватай и беги! – свесившись вниз, яростно шипел я.
Воронина пыталась протиснуться то слева, то справа и понять, что происходит. Но она избегала прикосновений к моему голому телу, и у нее ничего не получалось.
– Николай! Ну же! – в отчаянии крикнула она.
Пока меня оттаскивали сильные мужские руки, я успел заметить, что Шавка все-таки схватила портфель и под моим одобрительным взглядом потрусила прочь. Воронина дергалась перед раскрытым окном и, кажется, все поняла.
– Коля, оставь его. За собакой! – приказала она.
Освободившись от объятий, я вновь прильнул к подоконнику. Шавка быстро, но с достоинством удалялась. На беду она вцепилась в дно портфеля, а он оказался не закрыт. Распахнутый клапан волочился по земле. Я увидел, как на жухлую траву вывалилась зеленая папка. Шавка, не глядя, перешагнула через препятствие.
Из общежития выскочил Николай. Он припустился было за собакой, но куда там! Заметив погоню, Шавка мгновенно исчезла из поля зрения, унося с собой пустой портфель. Николай беспомощно развел руки.
– Папка! – крикнула Воронина. Ее вытянутый палец строго указывал на цель, пока напарник не подобрал документы.
Николай возвращался в общежитие и с интересом глазел в окно. Только тут я заметил, насколько тесно прильнул к Ворониной. Мой голый бок по всей длине прижимался к шерстяной ткани ее костюма. Воронина
