водоросли.
– И в этом для него было море. Он просто очень любил море. Хорошо, что он остался там.
Да, Джулио, подумал Захаров, помнишь, как не хотел ты ложиться в фамильный склеп на Капмо Санто? Будь ты сейчас с нами, Джулио, ты согласился бы с Барни. Ты выпил бы с нами – за то же. Если бы ты был с нами… Если бы не я сам послал тебя туда! «Славную работенку я сосватал тебе, Джулио? С тебя бутылка, адмирал! Отведи душу!» Ты не отвел, ты отдал ее, Джулио…
Барни налил по второй.
– Выпейте, адмирал. Вам сейчас надо выпить.
Захаров знал, что пить ему нельзя, но все-таки Барни был прав, и они с Аршакуни молча выпили.
– Почему те, кто погибает, самые лучшие? Сколько нас было и есть, и прекрасные люди, но те, кто погиб, – лучшие?
Аршакуни посмотрел на Захарова своими темными глазами – посмотрел пристально и добро.
– Мы есть, а их больше нет.
– Какие люди, какие люди… Джулио, Чеслав…
Аршакуни положил ему руку на плечо.
– Мне пора идти, Матвей. Меня ждут в ремонтном.
– Иди, – сказал Захаров.
Аршакуни ушел. У начальника ремонтных мастерских всегда очень мало времени. Захаров посмотрел ему вслед, потом повернулся к бармену:
– Налей мне еще, Барни.
В этот момент кто-то обратился к нему сзади – по-русски, но с таким невообразимым акцентом, что Захаров не сразу понял:
– Простите, мне сказали, что вы – дежурный диспетчер. Что слышно о «Дип Вью»?
Захаров обернулся. Высокий блондин в форме американской гражданской авиации со значком «Траспасифика» на груди. Очевидно, с того дирижабля. И лицо… Странно знакомое лицо…
– Да, – сказал Захаров по-английски. – Я был дежурным диспетчером. До тринадцати ноль-ноль. «Дип Вью» ищут. И может быть, спасут. Вот только кто спасет двух подводников, погибших при поисках?
Получилось зло, резко и зло, и Захаров сам почувствовал это.
– Извините, – сказал он. – Погиб мой друг.
– Я не знал. Простите.
Летчик спросил виски.
– Двойной. Со льдом. – И, перехватив недоуменный взгляд Захарова, пояснил: – Мне можно. Теперь можно. Позвольте представиться: Сидней Стентон, командир этого дирижабля. Собственно, бывший командир. Меня уже отстранили – до окончания расследования. Следственная комиссия прилетит завтра. Так что сегодня мне можно.
Захаров в свою очередь представился.
– Стентон, Стентон… Почему мне кажется, что я знаю вас?
– Не знаю, – ответил Стентон. – По-моему, мы с вами до сих пор не встречались. – И сразу же переменил тему: – Как вы думаете, его спасут?
– Кого?
– Кулиджа. Который в «Дип Вью».
– По всей вероятности.
– Хоть бы его спасли, – тихо сказал Стентон. – Только бы его спасли…
– Вы знали его?
– Нет. Но он бы меня узнал. Если его спасут – я набью ему морду. Ох, как я набью ему морду! За все: за него, за Кору, за себя, за ваших подводников…
Захаров повернулся к бармену.
– Налей нам еще, Барни. Нет, мистеру Стентону повтори, а мне хватит. Мне минеральной. – И, обращаясь к Стентону, добавил: – Пойдемте за столик, мистер Стентон. Там уютнее. И легче поговорить.
VII
«Дип Вью» больше всего походил на увеличенный в десятки раз глубинный поплавок Своллоу. Трехметровая сфера была образована множеством пятиугольных стеклокерамических сегментов, вложенных в титановую решетку. Последнего, впрочем, Аракелов не видел, это он вычитал из описания, врученного ему Зададаевым еще наверху. Видел он просто гигантскую граненую пробку от хрустального графина, этакий слабо светящийся… Аракелов попытался подобрать подходящее стереометрическое определение, но в голову ничего не приходило: слишком много граней. Одним словом, дофигаэдр. Тоже неплохо. Аракелов улыбнулся. Сходство с пробкой довершал расположенный под сферической гондолой металлический цилиндр, наполовину ушедший в ил. Это был наполненный дробью аварийный балластный бункер, вес которого и не давал «Дип Вью» всплыть. Изображение на экране было четким. Аракелов видел даже две контрольные чеки – металлические спицы с красными жестяными флажками на концах.
Отсюда все выглядело предельно просто. Выйти, доплыть до аппарата – это каких-нибудь несколько
