надзором, как того требовало каноническое право. Придя в совершенное бешенство, Генрих IV заявил, что если бы он не был королем, то дрался бы с Конде на дуэли, и если тот посмеет покуситься на жизнь Шарлотты, то сложит свою голову на эшафоте. Тогда Конде решил бежать за границу: 29 ноября 1609 года в четыре часа утра он посадил супругу в карету и направился в сторону Нидерландов. Тот факт, что ему пришлось прибегнуть к обману, сообщив Шарлотте, что они будто бы собираются ехать в загородное имение, позволяет думать, что юная кокетка была не прочь от скуки пофлиртовать со смешным старикашкой.
Генрих IV узнал эту новость вечером того же дня. Побледнев, он испустил страдальческий вопль: «Бассомпьер, друг мой, я пропал! Этот человек повез свою жену в лес. Не знаю, для чего: то ли он собирается убить ее, то ли увезти из Франции». Со свойственной ему «деликатностью» он изливал свою душу в присутствии королевы, в ее покоях. Сюлли, к которому Генрих IV обратился за советом, что предпринять, благоразумно ответил: «Ничего, сир, ибо чем меньше вы придадите значения этому делу, тем меньше будут придавать ему ваши враги». Но Генрих IV уже не контролировал себя. Он направил в Нидерланды требование не предоставлять убежища беглецам, в погоню за которыми, в надежде перехватить их еще до границы, тут же пустился конный отряд.
После мучительного путешествия под проливным дождем, в ходе которого карета с трудом пробиралась по грязи, пока у нее не сломались оси, принц и Шарлотта продолжили свой путь верхом на лошади, прибыв 30 ноября 1609 года в крепость Ландреси, которая тогда находилась в составе Нидерландов. Оттуда принц продолжил свой путь в Кёльн, а его супруга направилась в Моне. Этот маневр сбил их преследователей с толку, и супруги смогли благополучно воссоединиться в Брюсселе, где их приняли с такими почестями, что Генрих IV, узнав об этом, пришел в отчаяние.
Шарлотта оказалась в руках испанцев, худших врагов Генриха, собиравшихся помочь Австрии присвоить Клеве и Юл их. Война теперь стала для него единственным способом возвратить предмет своих вожделений. Подготовка к большой войне, рассчитанной на три года, уже велась в течение всего 1609 года. Бюджет на 1610 год был заранее составлен с дефицитом ввиду увеличения военных расходов, дополнительно к уже накопленным Сюлли средствам. Вводились также новые крайне непопулярные налоги. Численность армии должна была достичь двухсот тысяч человек, хотя и тридцати пяти тысяч было бы достаточно, чтобы решить в интересах Франции вопрос Клеве и Юлиха, однако Генрих IV собирался также напасть на Испанию в Пиренеях, осуществить вторжение в Нидерланды и, возможно, в Савойю. Атаковать практически в одиночку Испанию и Священную Римскую империю германской нации при условии, что французский народ отнюдь не жаждал войны и решительно противился усилению налогового гнета, было по меньшей мере неразумным предприятием.
Какие бы военные планы ни вынашивались королем, страсть к Шарлотте ослепила его, сыграв немалую роль в военных приготовлениях 1609–1610 годов. Чтобы обладать юной красавицей, Генрих IV решил осуществить вторжение в Испанские Нидерланды, после того как попытка ее похищения провалилась. Шарлотта, похоже, и не собиралась сопротивляться похитителям, и причиной неудачи послужил сам не в меру словоохотливый Генрих IV, столь мало уважавший Марию Медичи, что он принялся радостно разглагольствовать в ее присутствии о скором возвращении супруги Конде. Мария, не теряя времени, оповестила испанского посла, и миссия маркиза де Кёвра, которому было поручено доставить Шарлотту, закончилась полной неудачей. Предполагалось, что в ночь с 13 на 14 февраля 1610 года мадам Конде переодетой покинет свою резиденцию в Брюсселе и отряд французской кавалерии, скача во весь опор, доставит ее в Ла-Капель прежде, чем будет организована погоня. Однако Конде, предупрежденный испанским послом, велел усилить охрану особняка Нассау, в котором он находился с супругой, пятью сотнями вооруженных людей, что и привело к провалу попытки похищения Шарлотты.
И все же пыл Генриха IV это не охладило. В беседе с голландским послом в Париже, сравнившим Шарлотту с Еленой Троянской, он, как рассказывают, заявил: «Я знаю историю, но не следует забывать, что Троя была разрушена, поскольку Елена не хотела сдаваться». Война становилась неизбежной. Мария Медичи, избавленная от присутствия королевских фавориток и потому пользовавшаяся теперь некоторым влиянием на супруга, принялась убеждать его, что надо назначить ее регентшей на то время, когда он уедет воевать. Супруги Кончини всячески поддерживали ее в этом, усиленно плетя свои интриги.
Короля пришлось долго упрашивать, поскольку Мария Медичи хотела не просто быть регентшей, но и короноваться. К 20 февраля 1610 года вопрос о коронации королевы был, наконец, решен, и дата коронации назначена на восьмой день после Пасхи. Генрих IV утвердил регентский совет в составе пятнадцати человек под председательством королевы с титулом регентши. Затем он возбудил заочный судебный процесс против Конде по обвинению его в государственной измене. Но при этом он, словно пребывая в состоянии невменяемости, потребовал от Марии Медичи, чтобы она пригласила Шарлотту Конде на свою коронацию. «За кого он принимает меня?» — с негодованием в голосе ответила королева на очередную бестактную выходку супруга.
Страна приходила в состояние лихорадочного возбуждения, распространялись слухи о заговорах. Впавший в меланхолию Генрих, чувствуя себя старше своих лет, переживал периоды то энтузиазма, то упадка сил, в разговоре выдавая свое беспокойство. Однажды в беседе с Сюлли он произнес поистине пророческие слова: «Проклятая коронация, ты послужишь причиной моей смерти!» Судьба была уже на марше, и правление Генриха IV близилось к концу.
«Великий проект»
Еще задолго до того, как вопрос о наследовании герцогства Клеве приобрел актуальность, было ясно, что ввиду отсутствия у его владетеля прямых наследников борьба неизбежна, и Сюлли заблаговременно готовился к ней, накапливая в подвалах Бастилии золото, а в Арсенале — пушки, оружие и боеприпасы. Ни он, ни другие политики того времени не могли знать, что дело не ограничится борьбой за обладание одним герцогством, а выльется в грандиозный конфликт, который впоследствии историки назовут Тридцатилетней войной. Одно было несомненно: противостояние Франции и Испании далеко от завершения, поэтому рано или поздно между ними вспыхнет война, к которой надо готовиться. В порядке теоретического обоснования этой подготовки Сюлли даже сочинил некий план или меморандум, получивший у историков помпезное название «Великий проект» Генриха IV. Относительно авторства этого проекта нет сомнений: Генрих здесь ни при чем. Более того, он, вероятнее всего, и понятия не имел об этом, с ним даже не обсуждалось что-либо подобное. Король, как уже отмечалось, органически был неспособен сосредоточиться на более или менее долгосрочных проектах. В действительности речь идет о фантазиях и мечтаниях, коим Сюлли предавался на досуге, когда его после гибели Генриха IV отправили в отставку.
Если в общих чертах охарактеризовать этот проект, то речь в нем шла ни много ни мало как о реорганизации всей Европы, о преобразовании этого разнородного агломерата государств в некое европейское содружество, европейскую, как тогда говорили, «республику», что, однако, не предполагало республиканской формы правления: «res publica» понималась в ее исходном латинском значении как «государство», буквально — «общее дело». Чтобы европейские государства, входящие в эту «республику», могли мирно сосуществовать, предполагалось в первую очередь ограничить могущество Испании. Филиппу III предстояло владеть только собственно Испанией и ее американскими колониями, тогда как Ломбардия переходила во владение герцога Савойского, который получал королевский титул и становился союзником Франции. Филипп III лишался также католической части Нидерландов, отходившей к Соединенным провинциям (Голландии), и Франш-Конте, присоединявшегося к Франции. Что касается Священной Римской империи, то она, по плану Сюлли, больше не должна была являться достоянием Австрийского дома, иначе говоря, титул императора переставал быть наследственным и превращался в выборную должность. Венгрия и Богемия выходили из подчинения Австрийскому дому, и обеим этим странам предоставлялось право самим выбрать своего суверена.
После этой перетасовки территорий, приводящей к утрате Испанией и Австрией их могущества, Европа должна была состоять из пяти наследственных монархий (Франция, Англия, Испания, Швеция и Ломбардия), из шести выборных монархий (папство, Священная Римская империя, Венгрия, Богемия, Дания и Польша) и четырех республик (Нидерланды, Швейцария, Венеция и прочие итальянские государства,
